Том 4

Лена. Подождите, милый Алексей Вениаминович… вы уж потерпите, я за всю жизнь сегодня такая разговорчивая… Вы хотели забыть Александру Ивановну, потому что вам жалко было брать ее в свою жизнь. Плохо, мол, ей тут будет. А она, видать, не жалеет себя ни в чем, только бы поближе к вам быть. А вы не бойтесь… Вы, правда, послушайте меня, как сестру, худого я вам не пожелаю, — вы не зовите, ее. Обед она вам не сварит и за папиросами бегать не будет, но… (Не найдя слов, широко распахивает руки, движение их вольно и красиво и лучше слов объясняет мысль.) Вы ее любите… Я на вас зла не держу, я сама виновата, сама… Вы для меня так много сделали, вы меня жить научили… Меня научили, а сами не умеете. Других чему только не научили, а сами свою долю взять не знаете как. Мне б никто не простил, если б я связала себя с вами… Полы у вас мыть да чаем вас поить — это мне ничего не стоит, но счастья у нас не было бы. Стойте, стойте! Я сейчас, как все высказала, вижу — судьба моя еще не сказана, и впереди она вся. Знаю я: за пазухой у вас счастья своего не высидишь. Ну, хватит, Алексей Вениаминович, заговорила я вас, милый вы мой.

Воропаев. Что сказать… Кажется, в первый раз в жизни не знаю, что сказать…

Софья Ивановна(вбегая). Можете не волноваться… Нашелся Тузик! (Разглядывая Лену и Воропаева). Опять эта Морозова пришла, которой пенсию не дают, на завтра, что ли, отложить?

Лена. Нет, нет. Пойдите, Алексей Вениаминович, выслушайте ее… который раз она к вам…

Воропаев. Замечательный человек ты, Лена… только все как-то нескладно у нас с тобой получилось… Но какой ты чудесный, чистый человек! (Пожимает ей руку и выходит.)

Софья Ивановна. Что тут у вас, Лена?

Лена(бросается на грудь к матери). Вы мне ничего не говорите, мама… Только поклянитесь от чистого сердца, когда Сережка к нему приедет, будете смотреть за ним, как за своим. Мамочка, милая… (Целует ее).

Софья Ивановна. Гордая ты у меня, Леночка. Все сделаю, как ты хочешь… Все будет, как ты хочешь…

Действие четвертое

Набережная, что и в первой картине. Осень. Деревья слегка позолотели, но еще пышны, а солнце по-летнему горячо. На скамейке доктор Комков. Появляется Лена с чемоданчиком в руке.

Лена. Здравствуйте, доктор. Отдыхаете?

Комков(раздраженно). Пациента жду. По случаю воскресенья рассчитывал застать его дома, но не угадал: день секретаря райкома строится вне законов логики. Раньше, бывало, больные бегали за врачами, теперь врачи гоняются за своими больными.

Лена. А почему здесь его ловите?

Комков. Сегодня с пароходом прибывают переселенцы. Здесь организуется встреча… Едете?

Лена. Да, пароходом. Хотела попрощаться, да, видно, не удастся.

Комков. Что выбрали, Елена Петровна?

Лена. Фельдшерские курсы, потом, может быть, рискну в мединститут.

Комков. Отлично надумали, из вас выйдет прекрасный врач… только смотрите, никогда не соблазняйтесь лечить Воропаева.

Лена. Кстати, как у него сейчас со здоровьем? Уж очень неважно стал выглядеть.

Комков. Видите ли…

Лена. Говорите… как будущему врачу.

Комков. Воропаев — человек для всех. Организация, очень сложная. Для таких, как он, еще нет лекарств. Они и болеют-то не по-людски.

Лена. Он стал такой худой, такой худой…

Комков. Худой? Да он весь из костей, даже сердце.

Лена. Ой, нет. Зимой вы говорили, что перемена жизни — самое хорошее лекарство. Вот он переменил…

Комков. Он недопеременил. К этой перемене надо бы еще немножко сердечной радости, своей, маленькой… но он любит радость грузовиками, кубометрами, гектолитрами…

Лена. Как, по-вашему, он счастлив?

Комков. По-видимому — да… Как-то я прочел у Тургенева: «Кто знает, сколько каждый живущий на земле оставляет семян, которым суждено взойди только после его смерти», — и подумал тогда, что от многих из нас ничего не останется, и зависть меня взяла именно к Воропаеву. Он и при жизни взрастил неплохой урожай.

Лена. Зачем вы так говорите? От нас останутся люди, каких еще не было, от нас пойдет счастье.

С моря слышен гудок подходящего парохода.

Ну, мне пора, доктор. Я буду писать вам.

Комков. Возвращайтесь скорее. Я очень скучаю без тех, кого не надо лечить.

О чем-то бурно споря, появляются Юрий и Наташа.

Юрий(хлопая по толстой книге, которую он держит в руке). Видишь, что написано: «Мать и дитя», профессора Жука. Четырнадцатое издание.