Том 4

Наташа. Почему ты меня вспоминала?

Лена. Да я одна замучилась. Алексей Витаминыч оставил мне с утра записку, — он со мной занимается, каждый день задание… Вот. (Читает.) «Леночка, вечером расскажите мне, что делал в Крыму Суворов…» Ты понимаешь? А я даже не знала, что он тут был.

Наташа. Ну, как же. Его даже ранило в глаз на перевале.

Лена. Это Кутузова!

Наташа. Правда, правда. Но, с другой стороны, тоже как-то непонятно: сражался с французами, а ранен почему-то в Крыму. Какая-то неувязка.

Лена. Все увязано. Его ранило в глаз, когда он был еще молодым и воевал против турок.

Наташа. Так ты же все знаешь! И вообще ты самая умная среди нас. Чего ты учиться не едешь?

Лена. Сама не знаю, что выбрать… И учиться хочется, и работу интересную мне предлагают, но как-то все у меня неустроено.

Наташа. Лена, хочешь, будем говорить напрямки, как родные сестры?

Лена. Я с тобой всегда напрямки.

Наташа. Ну вот… все… начистоту. Ты мне скажи все-таки, как у вас?

Лена. Никак.

Наташа. Ты скажи откровенно — он нравится тебе?

Лена. Да. Так нравится, что и сама не знаю, что со мной. Все глупости разные лезут в голову, и мечты, и думаю — завтра встану и сама ему все скажу, чтоб не мучиться. А ничего не выходит, я рядом с ним, как немая.

Наташа. Ну, а скажи, вы целовались когда-нибудь?

Лена. Что ты! Разве у него поцелуи на уме? Он такой…

Наташа. Они все такие, я тебе скажу. Мой Юрка, если бы я не вышла за него замуж, ни за что бы на мне не женился. То есть, понимаешь, он ни за что не рискнул бы. Такой храбрый мальчик, а когда я спросила его: ты любишь меня? — он так побледнел, будто на мине подорвался. И вообще, я думаю, мужчины, которые сами лезут целоваться, это что-то не то. Тебе не кажется? Вообще это не их дело, правда?

Лена. Кто их знает…

Наташа. Вот я тебе расскажу, как мой папа делал предложение маме. Он ходил к ней в гости чуть ли не каждый вечер и все время рассказывал — может, и об этом самом Суворове, рассказывает и рассказывает, мама уже все наизусть выучила. И однажды, когда папа начал повторять все сначала, дедушка, мамин отец, значит, выскочил из соседней комнаты и говорит: «Мария, соглашайся немедленно, а то заговорит до смерти!» Ты понимаешь, что я хочу сказать? У них как-то по-своему все идет. Он может тебе говорить о земледелии, а выходит, что о любви.

Лена. Ты думаешь?

Наташа. Не думаю, я отлично знаю.

Шаги во дворе. Лена выглядывает.

Лена. Он!

Они бросаются устанавливать на место книги. Входит Воропаев с газетой в руке.

Воропаев. Здравствуйте, Наташа! Ай да авторы, ай да организаторы! Сады при школах! Да вы же молодцы, государственные деятели! Кто это из вас троих додумался?

Лена. Не помню, кто. Кажется; Наташа. Варвара поддержала, а я предложила написать в газету. Ну, а потом сочиняли все вместе и дружно подписались… Писем сколько, отзывов, постановлений, предложений, если б вы знали!

Воропаев. Так всегда бывает. Толкнуть надо. Дело, которое не движется, это просто идея. Идею толкнешь, она и пошла и на ходу превращается в дело. Только догоняй.

Наташа. Ну, я побежала. Сегодня доктор Комков лекцию читает молодым матерям.

Воропаев. Научно будете рожать?

Наташа. А как же! Зачем мне какая-то эмпирика? (Уходит.)

Воропаев. И когда эго вы всему успеваете учиться, не пойму? Вот хотя бы ты, Лена.

Лена. Это я у вас научилась. Сначала казалось мне, что вы так хорошо говорите с пародом потому, что вам кто-то подсказал, помог. Потом — вижу, говорите вы то, что я сама чувствую, но чувства этого до вас я как-то не сознавала, не могла выразить, а вы толкнули что-то в душе, и там пошло гудеть и волноваться. Это я особенно в День победы поняла, когда вы речь произносили… Не знала я, что вы такое с народом можете делать, не знала, скажу правду.

Воропаев. Это не я с народом, а народ со мной такое делает. Двадцать лет я в партии, огромную жизнь прожил, а, веришь ли, омолодила меня работа у вас. Не сознанием, а телом своим, дыханием чувствую, что я — народ, в народе, с народом, что я его голос. Ах, как мне повезло!

Лена. А можете вы и про меня так хорошо сказать?

Воропаев. Могу. Знаешь, кто ты, Лена? Дикая яблонька, выросшая в глухих горах.

Лена. Вы стихи говорите?

Воропаев. Такая хрупкая, сильная и скромная яблонька, которая не боялась никаких морозов и всегда зацветала первая. Ты — храбрая яблонька. Стоишь себе среди лесов и цветешь в свое удовольствие, как самое сильное на свете деревцо…

Входит Софья Ивановна.