Том 4

Софья Ивановна(раздраженно). Это что ж такое — здесь кино, что ли, и идут, и идут, хоть собаку спускай… да и та — поздравляю — куда-то сорвалась. Разве это хозяйство — собаку не сберегли! Хороши хозяева — нечего сказать! Крышу до осени отложили, козу решили купить — раздумали… Ленке все некогда, статейки сочиняет… активистка какая нашлась!

Воропаев. Вы сами раздумали, Софья Ивановна. Я вам сколько раз напоминал.

Софья Ивановна. Нашел домработницу! Что ж, мне из-за вашей козы дело бросать? Я в артели, сами знаете, занята, у меня своя нагрузка, мне люди доверились, как человеку, а я буду их на козу менять! Никогда в жизни себе не позволю… Да и времени у меня нету… Вон опять идут! Лихорадка б их стукнула! (Выходит.)

Лена(вслед). На вечер, на вечер… Слышите, мама?

Слышно из сада: «А, Софья Ивановна!.. Как живете-можете? Цветете?» И ответ Софьи Ивановны: «Тут не до цвету, входите уж, входите, как пришли!»

(Выглядывая.) Васютин с Корытовым!

Входит секретарь обкома Васютин, с ним Корытов.

Васютин(здоровается). Мир дому сему! Высоконько забрались, товарищ Воропаев… (Лене). Васютин…

Воропаев. Зато вид какой! Загляденье!

Васютин. Вид — ничего, а начальству тяжело к вам добираться!

Воропаев. Прошу садиться! (Корытову.) А ты что же, Геннадий Александрович?

Корытов. Ничего, ничего.

Лена уходит.

Васютин. Мало-мало устроились?

Воропаев. Более или менее.

Васютин. Скорее, пожалуй, менее. Ну, обживетесь. Слышал я, что вы, товарищ Воропаев, маленько недооценили свои силы.

Воропаев. Ушел я, может быть, действительно рано, да ведь, как говорится, ранения и болезни не выпрашивают, а получают.

Васютин. Я понимаю. И я не в обвинение. Я сожалею. Что касается вашей персоны, то о вас неплохо отзываются.

Воропаев. Я слушаю вас, товарищ Васютин.

Васютин. Так вот. Начну собственно с конца. Говорят, один удачно найденный человек — половина дела. Впрягайтесь-ка вы в работу посерьезнее.

Воропаев. Есть у меня своя теория, товарищ Васютин…

Васютин. У кого их нет! Вы погодите с теориями… Партийная конференция на носу. Понятно?

Воропаев. Понятно.

Васютин. А с Геннадием Александровичем у вас недоразумение небольшое.

Воропаев. Что именно, какое недоразумение?

Васютин. Сейчас скажу. Когда ставишь человека на работу, надо всегда учитывать, сколько он на ней высидит. Важно не передержать, понятно. Мы тут ошибку допустили, каюсь — передержали. Так ведь, Геннадий Александрович?

Корытов. Выходит, так

Васютин. Каждый человек может выдохнуться. Наше дело — во-время поддержать. Недоглядели — выдохся Корытов. Плохой работник? Нет. Может найти себя? Может. В чем его беда? Рос медленнее людей. Перегнали его. Это — первое. А второе — заработался он, душой стал суховат. А партийная работа души требует. И теперь, если мы его не спасем, пропадет человек. Так ведь?

Воропаев. Пожалуй, так. Но самое трудное время позади.

Васютин. Думаете? Для нас с вами, партийных работников, самое трудное всегда впереди. То, что преодолено, то уже не трудно. Ну, так как же?

Воропаев. Я прошу не выдвигать меня секретарем райкома. Я, должно быть, буду неважным секретарем.

Корытов. Ага, заговорил. То-то.

Воропаев. Мне никогда еще не приходилось стоять на самом поэтическом участке работы, быть пропагандистом, работником чистого вдохновения. Оставьте меня на пропаганде. Выдвигайте молодых.

Васютин. В партии нет стариков. И знаете что — не показывайте мне, что вы отличный пропагандист и агитатор.

Воропаев. Зачем же мне браться за дело, на котором я буду выглядеть хуже, чем на сегодняшнем? Я понимаю, что с Корытовым нелегко работать.

Корытов. С тобой легко! Уж такое вы сокровище, ай-ай-ай!

Васютин. Погодите, погодите. Я о вашем характере тоже кое-что слышал, Воропаев. И вы не без греха. Я вот тебя, Корытов, спрашиваю — справится он?

Корытов. Справится. Силен. Укоренился в народе.