Читаем Том 2: Театр полностью

Я спасаю свою смерть. Я прячу свою смерть. Обогреваю свою смерть. Раны смерти перевязываю. Вам не стоит на этот счет заблуждаться. (Станислав встает, подходит к креслу и тихо садится.) Прекрасно. Вы меня поняли. (Наливает ему вина.) Король был убит за то, что хотел построить театр; меня хотят убить за то, что я строю замки.

Что вы хотите, в нашей семье истово поклоняются искусству. Написав с десяток вялых стихов да столько же бледных полотен, мой свекор, мои дядья, двоюродные братья отчаялись и решили изменить тактику. Теперь они хотят стать зрелищем.

Я мечтаю стать трагедией. Это мало кого устраивает, не так ли? Но я все равно стараюсь. Я себя правлю, разрываю в клочья и начинаю заново. В суете ничего путного не сочинишь. И я запираюсь в своих замках.

С тех пор как умер король, я тоже как бы умерла. Но самый глубокий траур — еще не смерть. Мне нужно быть мертвой так же, как мертв король. Но мне нельзя принять за смерть цепочку случайностей, которые могут к ней и не привести. (Показывает Станиславу медальон, который она носит на шее.)

Мне даже удалось достать яд у придворных химиков. Это чудесный яд, я ношу его на шее. Содержимое флакона действует очень медленно. Глотаешь яд. Улыбаешься чтице. Ты знаешь, что он там делает свое дело, и нет сомнений в исходе. Надеваешь амазонку. Садишься на лошадь. Скачешь через препятствия. Скачешь. Галопом. Восторг тебя охватывает. Через несколько минут ты падаешь с лошади. Лошадь тащит по земле твое тело. Кончена игра.

Хранить этот яд — просто каприз Я его никогда не приму. Я очень скоро поняла, что судьба должна действовать в одиночку.

Десять лет я вопрошаю тень, но уста ее молчат. Десять лет ничто не приходит извне. Десять лет я играю и передергиваю. Десять лет всё, что со мной случается, исходит только от меня, и только я принимаю решения. Десять лет ожидания. Десять лет ужаса. Не зря я полюбила грозу. Не зря я полюбила молнию и ее ужасающие проказы. Она раздевает пастуха и уносит его одежду на километры. Она впечатывает сорванный листок в его обнаженное плечо. Она забавляется. Молния подхватила вас и бросила в мою спальню. Вы моя судьба. И эта судьба мне нравится. (Станислав открывает рот, будто хочет заговорить.) Что вы сказали? (Станислав закрывает рот, словно погружаясь в молчание.) Ну расслабьтесь вы, упрямый вы человек! У вас же жилы лопнут! Кулаки лопнут! Шея лопнет! Да перестаньте вы молчать — так же умереть можно. Ну кто, кроме меня, вас услышит? Кричите! Топайте ногами! Оскорбляйте меня. Хватит упираться! Хватит упираться! Вы понимаете, что происходит? (Устремляется к окну. У окна оборачивается и говорит, стоя на фоне занавесей.) А если бы вы не упали на этом месте, если бы вы не были без сил от раны и погони, что если бы вы меня узнали и прикончили? А? Скажите мне, кем бы вы тогда стали? Ну, какое слово застыло на губах, что на лбу у вас написано? — Убийца. Вы упали без чувств. Кто в этом виноват? Я? Я вас подняла, спрятала, спасла, посадила за свой стол. В честь вашего визита я порвала со всеми условностями, со всеми возможными протоколами, по которым расписана жизнь царственных особ. Убить меня будет непросто — это я вам обещаю. Теперь это другое дело. Вам теперь надо стать героем. Убить внезапно, на одном дыхании — это ничто. Убить с холодной головой и жаром в руках — тут нужна другая хватка. Отступать вам некуда. Ваш поступок внутри вас. Он это вы. Он пожирает вас изнутри. Не в человеческих силах избавить вас от развязки. Сила не избавит. Избавит худшее — слабость. Но я не буду вас оскорблять, предположив, что вы способны так позорно провалиться. И насколько мне не нравится быть жертвой банального убийства, настолько же меня устраивает пасть от руки героя. (Станислав, ухватившись руками за скатерть, тянет ее на себя, и все, что стоит на столе, падает на пол.) Давайте, давайте! Тяните! Переворачивайте! Бейте! Станьте грозой! (Идет к нему.) Королева! «Да что я знаю об этой королеве? Все, что она тут рассказывает, может быть, одно вранье. Да ж что в ней королевского в этой королеве? Просто женщина в придворном платье, время еще старается выиграть. Вся эта роскошь, все эти канделябры и драгоценности — оскорбление для меня и для моих товарищей. Вы презираете толпу, а я этой толпе принадлежу.» (Топает ногой.) Замолчите! Замолчите! Я ударю вас по лицу! (Проводит рукой по своему лицу, прикрывает ею глаза.) Что вы знаете о толпе?

Стоит мне появиться, толпа кричит от восторга.

Стоит мне скрыться, толпа покорно принимает политику эрцгерцогини и графа Фёна. (Садится на край постели.)

Перейти на страницу:

Все книги серии Жан Кокто. Сочинения в трех томах с рисунками автора

Том 1: Проза. Поэзия. Сценарии
Том 1: Проза. Поэзия. Сценарии

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.В первый том вошли три крупных поэтических произведения Кокто «Роспев», «Ангел Эртебиз» и «Распятие», а также лирика, собранная из разных его поэтических сборников. Проза представлена тремя произведениями, которые лишь условно можно причислить к жанру романа, произведениями очень автобиографическими и «личными» и в то же время точно рисующими время и бесконечное одиночество поэта в мире грубой и жестокой реальности. Это «Двойной шпагат», «Ужасные дети» и «Белая книга». В этот же том вошли три киноромана Кокто; переведены на русский язык впервые.

Жан Кокто

Поэзия
Том 2: Театр
Том 2: Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту. Обращаясь к старым мифам и легендам, обряжая персонажи в старинные одежды, помещая их в экзотический антураж, он говорит о нашем времени, откликается на боль и конфликты современности.Все три пьесы Кокто на русском языке публикуются впервые, что, несомненно, будет интересно всем театралам и поклонникам творчества оригинальнейшего из лидеров французской литературы XX века.

Жан Кокто

Драматургия
Эссеистика
Эссеистика

Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература / Культурология / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Том 3: Эссеистика [Трудность бытия. Опиум. Дневник незнакомца]
Том 3: Эссеистика [Трудность бытия. Опиум. Дневник незнакомца]

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги