А ближе было к той, к моей попадье вдовой.
И опять я на старое место попала.
А на следующий день узнаю: этих странниц-то, спутниц моих, в город привели связанных. Говорили, что товарку свою зарезали – заметили их, когда уже мертвую в лес волокли закапывать, тут и захватили.
Очень я встревожилась. Этот случай с зарезанной не выходил из памяти. И ни за что бы, кажется, одна не вышла из дому. Прошел день, другой. Добрые люди успокаивали меня. Раздумалась и опять решила: пойду, что Бог даст! И пошла.
«Путь твой благой, но прискорбен» – вспоминались слова старца.
И одна все шла. Бог миловал, не видала обиды. Встречали меня приветливо, кормили и поили меня. И было мне вольно, и мир весь со мною был.
Так я шла с неделю, Бога благодарила.
Иду и не нарадуюсь – как хорошо в Божьем мире! – а уж вечер, пора и о ночлеге подумать. А возвращаются, вижу, с поля работники. Поравнялись.
– Куда идешь?
– К святым местам, – говорю.
– Иди к нам, переночуешь.
Поблагодарила я. Думаю: «Добрые люди – и не прошусь, а сами, зовут!» И пошла с ними.
И привели они меня в дом: хороший дом, – богатые, видно. Сели ужинать и меня накормили.
«Вот, – думаю, – отдохну-то, добрые люди!»
Уж дремлется, а хозяева все сидят, из-за стола не выходят. И вижу, в горницу народ набирается, и набралась полна горница. Вдруг поднялась хозяйка, притушила свет, – чуть огонек.
– Идите, – говорит, – девки, в клеть, возьмите и странницу! Слава Богу, наконец-то! Едва различаю, так меня сон морит. Каморка тесная, темная. Постели уж постланы. Скоро все
улеглись. Не раздеваясь, повалилась и я. А сон и прошел. Не могу уснуть.
Я лежу бессонная и не знаю, с чего-то мне страшно – все жду чего-то. И до рассвета не сомкнула глаз. И только что светать стало, вошла в каморку старуха, разбудила соседок. Я тоже схватилась.
– Еще рано, спи, – не пускает.
– Нет, я пойду, – говорю, – мне пора!
И только те за дверь, входит мужик. Тут я совсем оробела.
– Мне пора, – говорю, – пустите меня!
– В подклеть! – сказал мужик старухе и вышел.
Старуха дверь за ним притворила. Что было наложено вдоль стены, все поснимала.
Стою и не знаю, чего ждать? Вижу, в стене плетеная дверка. И как увидела я эту дверку, взяла меня дрожь.
А старуха обернулась, да за руки – и потащила.
Ничего я не помню, только когда я очнулась, такая тоска. Долго я плакала, ничего сообразить не могла. Потом раздумалась.
«Верно, я заслужила такое!» – и приняла свою участь.
Голодом меня не морили. Какие-то женщины давали мне хлеба. В полутьме я едва различала. Молча они входили, ну, хотя бы слово, все молча.
И зачем меня в подклети держали, не понимаю.
«Верно, я заслужила такое!» – повторяла я, тем и жила.
Я молилась. Божию Матерь просила: пусть будет воля ее надо мной! Я была ко всему готова.
Как-то ночью опять такая тоска, места не нахожу. Нет, больше нет моих сил! Стала я шарить и отыскала лазейку. И вылезла из моей темницы. Очутилась на дворе. Звездная ночь. Никого. Только стоит среди двора какой-то мальчик, и как свет от него звездный, и тут же запряженная повозка.
– Садись! – и сам вспрыгнул проворно.
Я скорее в повозку. И лошадь помчалась. Ехали лесом, полем и лесом. Мальчик ни слова со мной не промолвил, не обернулся. На рассвете остановил лошадь.
– Слезай! – сказал и сам спрыгнул.
Я едва на ногах держалась.
Смотрю на дорогу: куда мне теперь? И странно, ни повозки, ни мальчика. Спросить-то не у кого.
И вижу, – Господи! – сестры мои благословенные, с которыми я рассталась в первый мой день, они шли по дороге. Бросилась я к ним – все беды забыла. И они ко мне, – или и их путь – беда?
И в то утро, в эту встречу, мы поклялись друг другу больше никогда не расставаться: будем вместе всегда и вместе умрем!
До холодов мы ходили вместе. Побывали и в монастырях, и в пустынях. Мы присматривались к монастырской жизни. Испытывали свои силы. Мы укрепляли друг друга, терпеливо перенося и труд, и горечь.
Завернула зима, и мы разделились: я и сестра Арианда, мы пошли в Киев, другие же сестры к угодникам – на север.
Под Киевом благословил нас Бог определиться в монастырь.
Полгода мы прожили на общем послушании, – все, что нам прикажут, все делали. Потом поставили нас на правый клирос. И у меня, и у сестры Арианды был голос, и тяготы мы не чувствовали, напротив.
Мы вместе дали обет постричься и готовились вместе. Неразлучно. Да не по-нашему вышло, не привел Бог. Разлучились: на другой год померла Арианда – сестра моя благословенная.
Я оставалась клирошанкой, и к празднику меня сделали канонархом. И это меня не обрадовало и не утешило. Без сестры моей тоскливо проходили дни, – я с ней сдружилась и полюбила ее, как сестру
Трудный выпал мне год.