Том 11. Зга

О том, что этот автограф имеет непосредственное отношение к подготовительной работе Ремизова над поэмой, свидетельствует его надпись простым карандашом в верхнем поле листа, отчеркнутая красным карандашом: Подорожие.

Факт перевода, сделанного для Ремизова Гершензоном, подтверждается также поздней записью Ремизова, относящейся ко второй половине 1940-х гг., по поводу издания поэмы «Электрон» (Пг., 1919), текст которой представлял контаминацию поэмы «О судьбе огненной. Предание от Гераклита Эфесского» (Пг. 1918) и «орфической» части поэмы «Золотое подорожие. Электрумовые пластинки»: «Со стр<аницы> 22 конец Гераклита (материал: золотые пластинки из гроба – их мне перевел М. О. Гершензон)» (ГЛМ. Ф. 156. Оп. 2. Книга с авторскими копиями инскриптов на книгах С. П. Ремизовой-Довгелло и пояснениями к изданиям. Л. 21).

Особо следует отметить, что третья и четвертая части поэмы, которые мы условно называем «орфическими» (по содержанию древнегреческих «золотых пластинок»), в первой печатной редакции (газ. «Наш век») предварялась посвящением неизвестному лицу, имя которого было сокращено до двух заглавных литер – П. Б. В отсутствии убедительных документальных свидетельств выскажем предположение, что загадочное посвящение указывает на третье лицо, причастное к истории создания поэмы. Учитывая, что ремизовская ремарка по поводу автора перевода была сделана более двадцати лет спустя, мы можем предположить, что литеры П. Б. появились в публикации 1918 г. по просьбе Гершензона, который, как филолог-классик по образованию, несомненно, и сам мог без труда сделать перевод такого уровня, однако, в данном случае он, возможно, оказал Ремизову дружескую услугу, воспользовавшись консультациями, а может быть, и переводом другого специалиста. Единственный из профессиональных исследователей античности, чье имя соответствует инициалам, – это приват-доцент Московского университета Павел Петрович Блонский, автор оригинального перевода «Фрагментов» Гераклита[66] и изданной 1918 г. книги «Философия Плотина», в которой, в частности, исследуется понятие Души с точки зрения учения орфиков. Хотя Блонский и не входил в круг знакомых Ремизова, тем не менее, он пересекался в литературных делах с Гершензоном. В частности, в 1917 г. оба они стали авторами сборника «Мысль и Слово», который вышел под редакцией Г. Г. Шпета[67]. При составлении списка орфических оракулов автор подстрочного перевода, по всей вероятности, пользовался сводом древнегреческих фрагментов, составленным Г. Дильсом, где в греческой реконструкции воспроизведены шесть таблиц. В автографе сохранена последовательность выбранных оракулов, но допущены несколько купюр оригинального текста второй и третьей пластинок, отмеченные многоточием. Непосредственным источником мог также послужить Каталог Британского музея. В аннотации к петелийской пластинке, древнегреческий текст которой в автографе воспроизведен под первой латинской цифрой, автор-составитель Каталога Ф. Маршалл описывает традиционное местоположение таблиц относительно тела усопшего: «simply laid by the hand or head of the corpse»[68] (просто положены рядом с рукой или головой тела). Однако стоит отметить, что упомянутое в автографе иное функциональное назначение «золотых пластинок» («клались на лбу покойника») трансформировалось у Ремизова в контаминацию орфической традиции с православным погребальным обрядом.

Подробная исследовательская работа по изучению орфических артефактов, проведенная автором подстрочника, получила в тексте Ремизова художественное преобразование. Однако, сравнивая текст поэмы с автографом Гершензона, мы можем найти «следы» этого текста-источника. Так, в подстрочнике присутствует важное указание на географическое происхождение и степень сохранности этих артефактов: «…из Петелий, Фурий и т. д. Одна целая, потом обломки», что свидетельствует о знакомстве переводчика с изданиями, в которых пластины изображены графически. В автографе и в поэме тексты пластин переданы прямой речью (у Ремизова они дополнительно отмечены сдвигом вправо). В автографе фрагмент I соответствует таблице, обнаруженной археологами в 1843-м; фрагмент II – в 1880-м; фрагмент III – в 1879 гг.[69] Заметим, что и Ремизов в своем примечании к тексту публикации в газете «Наш век» говорит о том, что он «пользуется осколками пластинок». Из рисованного изображения петелийской пластины (фрагмент I), представленного в Каталоге Британского музея, видно, что она имеет значительные утраты по нижнему краю[70]. В более раннем издании «Inscriptiones Graecae…», подготовленном Г. Кайблом[71], дана условная обрисовка как петелийской пластины (фрагмент I), так и пластины из Фурий (фрагмент II), хранящейся в национальном музее Наполи, которая имеет форму правильного прямоугольника с совершенно ровными краями[72]. Наконец, вторая пластинка из Фурий (фрагмент III), схематически воспроизведенная в «Inscriptiones Graecae…», является «обломком» только с точки зрения содержания текста[73].