Том 1. Здравствуй, путь!

Главный караванщик, старый казах в широченном ватном халате и большекрылом малахае, сидел дремотно на саксауле и спокойно слушал рев.

— Чего им надо, чем недовольны? — крикнул Козинов через реку.

— Дальше гулять не хочет, — ответил казах. — Говорит: снимай саксаул.

— А кто будет перетаскивать через реку? Гони их!

— Мало-мал ждать надо. Он умный, пойдет сам.

— Нечего ждать, гони! Достаточно долго ждали вас.

Но караванщик и не подумал гнать, а поудобней устроился на скрюченном саксауле и рукой прикрыл глаза.

Бродом через речку к Елкину перешел человек в сером плаще и в белой шерстяной шляпе, какие носят туристы. На загорелом лицо его лохмотьями шелушилась кожа, от чего лицо было пестрым.

— Здравствуйте!.. Не узнаете?! — спросил он, сняв шляпу.

— Где-то встречались…

— Ваганов, уполномоченный по заготовке саксаула.

— Ай-яй, как вас отделало солнышко!

— Доброе солнышко… — Ваганов грустно улыбнулся. — Где у вас можно соснуть. Я шесть дней болтался маятником на этих дьявольских животюгах, — он кивнул на верблюдов, — и теперь знаю, что земля вертится. В животе у меня сплошной заворот.

Елкин увел Ваганова в свою юрту перебыть время, пока Козинов ищет для него пристанище. Ваганов пил чай и рассуждал:

— Я вижу, вас нервирует рев верблюдов. Меня тоже изводил, бросал в злобу. Я понимаю, что Чингисхан и Батый без бою, одним верблюжьим ревом, брали города и крепости. Надо было иметь крепкую натуру, чтобы перенести рев всех Чингисхановых верблюдов. Возможно, это и анекдот, а как будто где-то записано, в какой-то летописи.

— Вы сюда по какому делу? — спросил Елкин. Появление Ваганова с двумя большими чемоданами сильно заинтересовало его.

— Мне необходимо переговорить с вами. Там, в саксауловых лесах, я не могу. Вы никогда не бывали? Трудно объяснить. Я люблю уединение, но такую пустыню не перенести, не переварить мне. Мертвящее солнце, мертвый, убитый им лес, и все равно что мертвые люди: я не знаю их языка, а они моего. Ни воды кругом, ни травы, ни листьев на саксауле. Ни журчанья, ни плеска, ни шума, ни щебета птиц. К тому же там много, мертвецки пьют.

— Где берут водку?

— Привозят караваны.

— Вы же сами просились в уединенье! — Елкин вспомнил, как месяц назад Ваганов предъявил документы лесного техника и попросил работу где-нибудь в уединении. — Большего уединения, чем саксауловые леса, я не могу придумать. Или вы успели разлюбить уединенье? Вы отправили два каравана и уже проситесь на новую работу, если и впредь будете так же часто менять места, наше сотрудничество скоро закончится.

— Но там я не могу, запью, не выдержу! Я никогда не пил много, не страдал этим, в общем к водке у меня отвращение, но теперь моментами мне так хочется, слюни текут, как у гиблого пьяницы. И я убежал оттуда, убежал, чтобы не спиться.

— Новое место вам нужно тоже уединенное? — спросил Елкин.

— Да, только с водой, с настоящими деревьями, с шумами, звуками. Я люблю лес.

— А в лесу — что? Охоту, кедровые орешки?

— Музыку.

— За этим напрасно ехали сюда: здесь вообще плохо с лесами. Впрочем, есть местечко — в Тянь-Шане, больше двух тысяч метров над уровнем моря, под ледниками. Мы там заготовляем лес для строительства. Я не бывал, но предполагаю, что музыки всякой вдоволь: горная порожистая река, заоблачные вершины, глубокие ущелья, свирепые ветры, снеговые обвалы. Хотите туда?

— Еду. Почему вы не сказали об этом раньше? — пожалел Ваганов.

— Раньше не было должности, мы только начинаем такие лесозаготовки.

— А меня всегда тянуло на Кавказ, в Тянь-Шань, Памир. Туда, надеюсь, не на верблюдах? Тогда я хоть сейчас — к черту и отдых!

— Привезите мне еще караваи саксаула, я тем временем подыщу вам заместителя. И не пейте. Если запьете, в Тянь-Шань не пущу! Уединенье — плохой товарищ, лучше всего — жена. Если есть — вызовите сюда, если нет — женитесь. Где нет жены, там часто водка.

Видя, что Елкин настроен благодушно, Ваганов спросил его:

— А вы женаты?

— И женатый, и семейный, и одинокий.

— Я плохо понимаю вас, — признался Ваганов.

— Жена и трое детей живут в Москве. Дети учатся, жена кормит их, я таскаюсь по необъятному российскому бездорожью.

— Вы любите бездорожье?

— Нет, наоборот, обожаю всяческие дороги: тропы и тропочки, большаки и проселки, особенно же — рельсовые магистрали. Дороги — это ведь кровеносная система цивилизации. Строя их, мы делаем одно из важнейших человеческих дел.

Елкин вспомнил, что надо ответить инженеру Ледневу на запрос о бензине, и сказал в телефон:

— Компрессоры пойдут на керосине. Приедет Веберг и переделает машины.

— Тот самый Веберг, коммивояжер, что вечно в командировке? Тогда разрешите мне на время его приезда покинуть работу. Иначе я подерусь с ним, — отозвался Леднев.

— Не волнуйтесь, Веберг не приедет. Изобретение сделал наш экс-комбриг. Но теперь он спит, и я не знаю, когда проснется.

— Не знаете, когда проснется? Что это значит?