Том 1. Стихотворения и поэмы

НА ЗАДАННЫЕ РИФМЫ («Постукивая точным молоточком…») [207]

Постукивая точным молоточком,
Шлифуя речь, как индус — шар из яшмы,
Поет поэт, пока не капнет точка,
И не войдем в его шальной шалаш мы.

И тот турист, который хмуро тщится
Проникнуть в смысл, — не прячь лицо в жабо ты!
Ведь эта бесподобная вещица
Прелестна исключительной работой.

А современник (в смокинге иль блузе —
Наряд не важен в человечьей чаще!) —
Он от стихов, вздыхая, ждет иллюзий,
Ведущих, умягчающих, учащих.

В КИТАЕ («Узкие окна. Фонарика…») [208]

Узкие окна. Фонарика
Продолговатый лимон,
Выжженный в мреющем паре — как
Вызолоченное клеймо.

Думаешь: тщательно вырисуй
Загнутых кровель углы,
Звезд лиловатые ирисы,
Синее марево мглы.

Небо… Не медными грудами
Над перевалом веков —
Храм с девятнадцатью Буддами
Медленных облаков.

ПЛАВУНЬЯ («Вытягиваясь, — в преломленьи струй…») [209]

Вытягиваясь, — в преломленьи струй
Она на миг как в воздухе висела, —
Открыла глазу блеск и чистоту
Очаровательнейших линий тела.

То левое, то правое плечо…
Как бы лаская, взмах руки положен…
И, удаляясь, красный колпачок
На поплавок нам кажется похожим.

И только небо было вкруг него
Да золотой, чуть дымный, зной июня…
Под синевою и над синевой
Как бы парила в воздухе плавунья.

У горизонта тлели паруса,
Тончайшим ветром веяло оттуда…
Не так ли совершались чудеса
Библейские?.. Но разве жизнь — не чудо?

У ПРЕДЕЛА («Изгнание, безвыходность…Пустое!..») [210]

Изгнание, безвыходность… Пустое!
Я мог бы жить еще года, века,
Как сорок лет, что жил самим собою,
Не зная ощущенья тупика.

Негодовать, влюбляться, удивляться,
С самим собой изнемогать в борьбе,
С надменной миной сноба-верхоглядца
Подкрадываться к самому себе…

Но я себе наскучил, как сожитель
По каземату, скрытому в душе.
Так что же делать мне с собой, скажите,
Самим собой зачеркнутым уже?

Беззвездный год мной терпеливо прожит,
Он отошел, ничем не пособя,
Не выползти из одряхлевшей кожи,
Не убежать от самого себя!..

«Свет зажжен. Журнал разрезан…» [211]

Свет зажжен. Журнал разрезан…
Чтобы в радость проскакать,
На подлокотник лонгшеза
Помести большой стакан.

И в усладе легковейной,
Папиросу закуря,
Процеди глоток портвейна
Золотого, как заря.

Пусть судьба грохочет зычно
Ускользающему вслед…
Так Языков параличный
Промечтал двенадцать лет.

И, свободный, одинокий,
Дух ты легкости предашь,
И запишет эти строки
Осторожный карандаш.

И, довольный всем отменно,
Презирающий чуть-чуть, —
Ты о женщине надменной
Позабудешь как-нибудь.

ОРБИТА («Ты, молчаливый, изведал много…») [212]