Только ты и я

Стивен хмыкнул. Он был уверен, что библиотекарь нарочно мешкал, чтобы провести с Элли как можно больше времени. Быть может, он даже заигрывал с ней, надеясь, что она хотя бы предложит выпить вместе кофе. Ему было досадно, что из-за такой ерунды Элли опоздала на свидание с ним, но в то же время он отлично понимал парня. Кроме того, служащий библиотеки вряд ли мог составить ему хоть какую-то конкуренцию. Элли принадлежала ему, и, если судить по тому, как она на него смотрела, в ее сердце не нашлось бы места ни для кого другого. Да что там, по зрелом размышлении Стивен даже был готов поставить библиотекарю стаканчик за то, что он ее задержал. Теперь Элли чувствовала себя виноватой, а значит, ближайшей ночью она постарается заслужить его прощение.

С тех пор Элли почти не расставалась с «Бесами». И уже очень скоро Стивену перестало это нравиться, словно Достоевский стал ее любовником. Даже когда они с Элли оставались наедине, ему казалось, что их трое, поскольку краешек потертого переплета постоянно выглядывал то из-под брошенной на стол блузки, то из-под клапана ее сумочки, то еще откуда-нибудь. Можно было подумать, что бородатый джентльмен с обложки подглядывает за ними, когда они целуются, когда занимаются сексом, даже просто когда обедают в кафе! И каждый раз, когда Стивен ловил на себе строгий мимолетный взгляд этого безмолвного наблюдателя, ему начинало казаться, будто его оценивают… оценивают и осуждают.

В общем, он был бы счастлив, если бы Элли вернула Достоевского обратно в библиотеку.

И вот он снова увидел проклятую книгу, которую Элли прижимала к себе как единомышленника. Или как соучастника. Вероятно, «Бесы» имели какое-то отношение к тому уроку, который она собиралась ему преподать, вот только какое?

– Зачем тебе понадобился роман? – хмуро спросил он.

– Я подумала, что кое-какие идеи из этой книги могут иметь отношение к нашей беседе.

– Давай выясним раз и навсегда, Элли: никакая это не беседа. Это… я даже не знаю, как это назвать!

Но она пропустила его слова мимо ушей.

– Мне кажется, тебе стоило бы освежить в памяти пропущенную главу, которую впоследствии стали печатать только в приложениях к академическим изданиям [19]… – Элли открыла книгу и стала быстро листать страницы, ища нужное место.

– Ты, наверное, шутишь?..

– Ничего подобного. Слушай: «…Я опять поцеловал у ней руку и взял ее к себе на колени. Тут вдруг она вся отдернулась и улыбнулась как от стыда, но какою-то кривою улыбкой. Все лицо ее вспыхнуло стыдом. Я что-то все ей шептал и смеялся. Наконец, вдруг случилась такая странность, которую я никогда не забуду и которая привела меня в удивление: девочка обхватила меня за шею руками и начала вдруг ужасно целовать сама. Лицо ее выражало совершенное восхищение…» [20]

Хотя ее глаза и скользили по строкам туда-сюда, Элли читала достаточно бегло, словно этот абзац она выучила наизусть и книга была ей не нужна. Неистовый буран, словно гигантская белая птица бившийся в окна за ее спиной, снова ослабел. Теперь сверху падали лишь отдельные снежные хлопья, но небо оставалось темным. «Интересно, сколько сейчас времени? – подумал Стивен. – Наверное, уже вечер». Впрочем, это было не так уж важно.

– Тебе знакомы эти строки? – спросила Элли, оторвавшись на мгновение от книги.

Стивен не ответил, завернувшись в молчание как в тогу. Он мог обсуждать стиль Достоевского, мог спорить о точности перевода ненапечатанной главы на английский, но сейчас она ожидала от него совсем не этого. Кроме того, когда он что-то говорил, Элли его все равно не слушала, так что теперь он не пойдет у нее на поводу. Зачем впустую сотрясать воздух, если его слова ничего для нее не значат?

Стивен поморщился. От долгого сидения спина затекла и болела. Несколько раз он пытался изменить положение, насколько позволяли его узы, но боль не ушла и только немного ослабела. Вот если бы можно было встать, вытянуться во весь рост, но нет… Она лишила его и этой возможности. Даже распрямить ноги он не мог.

Незаметно вздохнув, Стивен стал смотреть на черно-белый пейзаж снаружи – на молчаливый лес, на толстый слой нетронутого снега, который снова напомнил ему, что они здесь одни и поблизости никого нет. Если он закричит, никто не услышит его криков. Здесь нет даже соседей, которые могли бы неожиданно зайти, чтобы попросить взаймы стакан сахара или чашку муки. Да, нужно отдать Элли должное – она (или ее соучастник) выбрала для своих забав самое подходящее место.