То было давно…

– Вот вчера в вечор корову доила, гляжу из сарая через кустики, зорька – вечерняя, алая – ну, прямо ты, как живой, руками машешь…

Караулов некстати рассмеялся. Василий Сергеевич вскочил из-за стола.

– Довольно, надоели ваши шутки. Я сюда приезжаю отдыхать!.. А ты, идиот, чего молчишь?! – крикнул он доктору Ивану Ивановичу, который ел, никого не слушая, клубнику со сливками.

Тот посмотрел на него белыми глазами, расправил бакенбарды.

– Да ты что? Меня это пугало совершенно не интересует. Пугало и пугало. Что ты бесишься? Приехали отдохнуть, половить рыбу, а ты орешь! В чем дело?

– А в том дело, что кем-нибудь – неприятно. Вы в Москве всем расскажете. Пугало, пугало… А я ведь не кто-нибудь. Я архитектор. Дойдет до клиентов. Это, знаете, положение подрывает. Я особняк строю Солодовникову… Хороши смешки!.. – Он возмущенно передернул плечами, встал из-за стола и ушел в дом.

– Я говорил, – лениво сказал Ленька, – что обидится.

Мы видели, как с крыльца Василий Сергеевич, держа на плече кучу удилищ, пошел на реку ловить рыбу. Проходя за сараем у огорода, он остановился и долго и пристально смотрел на чучело.

Все приятели сидели с удочками на берегу реки. Был тихий серый день. Красиво лежали цветные поплавки на тихой воде.

Василий Сергеевич вытянул большого леща и повеселел.

– Шесть фунтов, не меньше, – сказал он мне.

– Посчастливилось тебе, – говорю я.

У него опять повело поплавок. Он подсек рыбу и закричал:

– Подсачек!

Крупная рыба гнула удилище. Снова – огромный лещ. Василий Сергеевич торжествовал.

На соседнем берегу в сосновом бору стучал дятел.

– А хорошо, Константин Алексеевич, что вы пугало поставили, – не то этот дятел всю бы у вас клубнику склевал, – сказал доктор Иван Иванович.

– Дура! – с бешенством крикнул Василий Сергеевич. – Тебя бы поставить на огороде – глазищи белые, баки желтые, – так не то что вороны или дятлы – корова из стада домой бы не вернулась.

Вечером за обедом подали леща, пойманного Василием Сергеевичем. Лещ был с кашей – замечательный.

В небе сгустились тучи. В окнах блеснула гроза, ливень хлестал в окна. В трубе завывал ветер.

– Заметьте, – сказал Василий Сергеевич. – Вы ничего не поймали. Рыба перед дождем не идет. А я на леща поставил. Лещ идет перед дождем.

– Молодец, Вася! Спасибо за леща, – говорил Юрий, накладывая леща с кашей на тарелку.

Проснувшись утром, я посмотрел в окно. Солнце весело освещало мокрый сарай, на дороге блестели лужи. На огороде не было пугала. Его сорвало ветром.

Приятели еще спали. На кухне тетенька Афросинья и Ленька чистили грибы. Я вышел к сараю на огород. Пугало лежало распростертым на грядках. Картуз куда-то унесло ветром. Я поднял чучело и водрузил вновь. Рожа на круглом горшке стерлась, была запачкана в земле.

Подошел Герасим, засмеялся и вдруг, хлопнув себя по лбу, сказал:

– Постой!

Он побежал в сарай, принес охапку сена, снял с пугала поддевку и набил рубаху до отказа сеном. Потом достал поясок Юрия Сергеевича и высоко, как делал тот, подвязал живот.

Удивительно: пугало стало похоже на Юрия! Герасим взял клубнику и раздавил на горшке, на месте рта. На террасу вышел Юрий Сергеевич, посмотрел на пугало, сжал зубы и отвернулся.

Подали чай. Все собрались на террасе. Василий Сергеевич взглянул на пугало, остолбенел:

– Юрий, посмотри-ка, пугало на кого похоже, посмотри!

– Надоел, – слазал Юрий, – довольно.

– Нет, ты посмотри! – приставал к нему Василий Сергеевич.

– Ленька! – кричал он, – Афросинья, Дедушка, смотрите-ка, на кого похоже чучело?

– Чего уж, – лукаво подмигнул мне Герасим, – ишь его ветром раздуло, чисто как Юрий Сергеевич стал!

– А что, – торжествовал Вася, – закон-то возмездия есть. Вот что делает природа!..

Приятели

Хорошо было летом жить на даче. Служилый люд Петербурга уезжал в окрестности, где была особенная северная красота белых ночей. Прекрасные Петергоф и Царское Село, милая Черная речка, Парголово и много других мест…

Дачники были там разнообразны: военные, чиновники разных рангов и степеней. Помню, был такой немолодой, солидный отставной, кажется, полковник: человек из себя очень толстый и фамилию носил подходящую – Брюханов. Любил пожить, повеселиться, выпить, любил компанию. Был он уже в отставке, и как-то собрались у него приятели, тоже отставные. Часто бывало – собирались.

Лето, дача в Парголове. Семья где-то за границей, а он в Парголове один. Жарко. Надо завтракать ехать – не хочется: надо одеваться – а дома в рубашке, продувает. Хорошо.

Прислугу отпустил, ушла куда-то.

– Давайте дома закусим, – говорит хозяин Брюханов, – достанем чего-нибудь.

Посмотрели в буфет: есть вино, водка. Закуски – никакой.

– Вот что, – говорит хозяин, – здесь недалеко, вот на углу, слева, живет повар, у него кой-что есть. Хорошо готовит. Ты помоложе, Коля, – обратился он к приятелю, – помоложе нас. Поди, друг, у него отличное есть беф-буйи. Возьми… Три порции. Закусим, посидим дома, отлично…

Брюханов вынул из стола бумажник, достал сторублевую – мельче денег нет, – и дает приятелю Коле. Тот берет деньги – «хорошо, схожу» – и уходит.