Тюльпанное дерево

«Окончивъ свою повсть, мудрая Никса спросила у меня, чего я желаю? Предложила сдлать меня Государемъ, но я немедленно отъ сего отказался. Могущественная фея! сказалъ я: мн боле шестидесяти лтъ; я служилъ сорокъ лтъ отечеству и за великіе мои труды и пожертвованія былъ заплаченъ одною только неблагодарностію; кажется, что посл сего можно мн дозволишь желать спокойствія и независимости. Пышность и великолпіе мн несносны: благоволи доставить мн посредственное, мирное состояніе. Я буду жить въ уединеніи, далеко отъ своего отечества, которое долженъ оставить, для избжанія гоненій, но дай мн способы облегчать бдность малаго числа нещастныхъ, которые могутъ со мною повстрчаться… A бдныхъ старухъ? прервала Никса, улыбаясь: справедливость требуетъ, чтобъ я снабдила тебя средствами для вспоможенія имъ. Возьми, Огланъ, продолжала фея, подавая мн кошелекъ: возьми этотъ кошелекъ; въ немъ пять золотыхъ монетъ, которыя ежедневно будутъ возобновляться, естьли ты, какъ я не сомнваюсь, говоришь правду. Тогда фея взяла меня за руку: хижина, деревня — все изчезло, и мы очутились въ дикой степи, заростшей негодными травами. Ахъ! вскричалъ я; мы уже не въ Сузіан! Нтъ, отвчала фея: эта необработанная земля доказываетъ теб, что ты не въ той уже земл, которую привелъ въ такое цвтущее состояніе. Но поди отсюда все прямо, и въ двухъ миляхъ найдешь очень пріятной городъ, котораго жители гостепріимны. Прости, любезный Огланъ! я буду невидимо тебя покровительствовать, и мы еще увидимся. Сказавъ сіе, фея изчезла: я остался одинъ и тяжело вздохнулъ. Не взирая на общанія и дары волшебницы, я жаллъ о хижин и доброй престарлой Никс: покровитель не стоитъ друга.»

«Я странствовалъ два года, и наконецъ вздумавъ основаться здсь, купилъ этотъ садъ: онъ тогда былъ ничто иное, какъ густая роща, составленная изъ иностранныхъ деревъ разнаго рода. Въ одно утро всталъ я очень рано, чтобъ велть прорубить нсколько дорогъ въ моемъ саду; зашедъ въ чащу, услышалъ я позади себя небольшой шорохъ, оглянулся и почувствовалъ несказанную радость, увидя благодтельную Никсу. Она спросила y меня, цлы ли пять золотыхъ монетъ, которыя были въ подаренномъ ею мн кошельк. Цлы, отвчалъ я: каждой вечеръ кошелекъ мой бываетъ пустъ; но по утру опять нахожу въ немъ то, что накакун издержалъ. Это доказываетъ мн, сказала Никса, что ты благоразуменъ и добродтеленъ. Кошелекъ этотъ неизтощимъ для человка мудраго и благотворительнаго, но въ рукахъ пышнаго расточителя, или скупца, не можетъ онъ возобновляться. Съ ныншняго дня, любезный Огланъ, продолжала фея, будешь ты находитъ въ кошельк по 200 золотыхъ монетъ. Нтъ! нтъ о вскричалъ я; великія богатства способны вскружить голову и самому благоразумнйшему мужу, a я слишкомъ слабъ, чтобъ могъ почитать себя отъ этого безопаснымъ. Оставь меня въ щастливой моей посредственности: вотъ одно только состояніе, въ которомъ не такъ трудно сохранить увренность и добродтель: можно ли чего нибудь желать боле?…. И такъ ты совершенно щастливъ? спросила фея. — Блаженство мое было бы безпредльно, естьли бы могъ я забыть неблагодарныхъ, которыхъ люблю еще противъ воли моей. Ночи мои покойны, сонъ мой кротокъ, не будучи возмущаемъ страстями и угрызеніями совсти; днемъ же, когда я занимаюсь бдными, о которыхъ пекусь, или когда упражняюсь въ ученіи, тогда могу назваться прямо щастливымъ; но въ минуты моихъ досуговъ и отдохновенія, печальныя воспоминанія меня терзаютъ: я тоскую объ отечеств моемъ и о неблагодарныхъ, которые меня оставили; крушусь о тхъ безцнныхъ и невозвратныхъ минутахъ, въ которыя думалъ я быть любимымъ!… Утшься, сказала Никса: я сей часъ избавлю тебя отъ этихъ мученій…. Тогда простерла она золотой свой жезлъ на самое высокое дерево моего сада и превратила его въ этотъ тюльпанникъ, обремененный цвтами, и съ этимъ самымъ гнздомъ; словомъ, такъ какъ ты теперь его видишь. Дерево гордое! сказала она: будь изящнйшимъ произведеніемъ моего искуства; сотворенное благодарностію и дружбою, будь наградою добродтели!… Одинъ только праведникъ да обрящетъ подъ снію твоею сладостнйшее успокоеніе! да снищетъ онъ въ ндрахъ твоихъ забвеніе всхъ страданій своихъ и заботъ, и да воспоминаетъ только о томъ, что ему пріятно: о полученныхъ имъ доказательствахъ истинной дружбы, о благотвореніяхъ, которыхъ былъ онъ предметомъ, о добрыхъ длахъ, имъ самимъ и другими учиненныхъ. Не отвергай далеко отъ себя порочныхъ, злыхъ, неблагодарныхъ, тщеславныхъ, лицемровъ и кокетокъ! Да не насладятся они никогда твоимъ ароматическимъ запахомъ [2], и да по неизбжному дйствію непреодолимаго волшебства не могутъ они свободно дышать на цвтущихъ твоихъ втвяхъ! Да приводятъ себ на память одн только горестнйшія свои приключенія, обиды, имъ причиненныя, неудачи свои и успхи соперниковъ; наконецъ да лишатся они подъ тобою всей надежды и да будутъ удручаемы сильнйшими безпокойствами, грызеніемъ совсти!…. Прости, мой любезный Огланъ! примолвила фея: когда почувствуешь печаль, то взойди только на свое тюльпанное дерево.»