Тюльпанное дерево

„Никса соболзновала обо мн искренно: состраданіе истинной дружбы укрпляетъ и возвышаетъ самую унылую душу. Ввечеру дв Никсины невольницы, накрывъ маленькой столикъ, поставили на него умренный нашъ ужинъ. Я слъ противъ. Никсы, которая выслала невольницъ, и печально смотрлъ на сельскія кушанья, ею мн предлагаемыя; но ничего не лъ, за что Никса дружески мн пняла. Никса! сказалъ я: деревенская жизнь и уединеніе будутъ мн всегда казаться съ тобою прелестными; но признаюсь теб, что по нещастію не люблю молока: и орховъ, a отъ чернаго хлба болитъ y меня желудокъ. — Хорошо! отвчала она, улыбаясь: я дамъ теб другой ужинъ; дружб все возможно. Сказавъ сіе, прикоснулась она къ столу, и — вообрази мое удивленіе, когда увидлъ я, что глиняная посуда превратилась въ золотую, и столъ покрылся изящнйшими блюдами! Будучи недвижимъ отъ изумленія, поднялъ я глаза, и, вмсто старой Никсы, увидлъ величественную женщину, ослпительной красоты, и великолпно одтую. Познавъ въ ней могущественную волшебницу, упалъ я къ ея ногамъ. Прекрасная и благодтельная Никса подняла меня, ободрила милостиво и принудила ссть опять за столъ, сказавъ, что не прежде будетъ отвчать на мои вопросы, какъ посл ужина, которой, какъ ты самъ можешь разсудить, былъ не продолжителенъ. Тогда Никса удовлетворила мое любопытство слдующимъ образомъ:

«Теб извстно, любезный Огланъ, сказала она, что феи не имютъ Королевъ, но подчинены Царю духовъ, которой управляетъ ими съ неограниченнымъ самовластіемъ. Я никогда не длала зла и употребляла искуство свое только на добрыя дла; но я любила славу и, желая отличиться блистательными дяніями, обратила на себя вниманіе, и слдовательно возбудила зависть. Вс прочія феи на меня возстали; я прозрла несправедливость ихъ, но сдлалась жертвою оной. Меня оклеветали, и Царь духовъ въ первомъ движеніи неодуманнаго гнва, произнесъ мн слдующій приговоръ: да будетъ гордая Никса превращена на шестъ лтъ въ старуху, и да лишится на сіе время всхъ своихъ сокровищъ, волшебнаго жезла п власти!»

«Едва изрекъ онъ это ужасное опредленіе, какъ я очутилась на площади неизвстнаго мн города. Бдственное — очарованіе, отнявшее y меня красоту, имніе и силу, не имло однако же ни малйшаго дйствія надъ умомъ моимъ и душею. Я вооружилась твердостію, но все была ничто иное, какъ бдная, безпомющная старуха и притомъ въ чужой, незнакомой земл. Сверхъ того я не умла ничего длать; жезлъ намъ все замняетъ, и мы, творя съ помощію его величайшія чудеса, оставляемъ въ совершенномъ небреженіи наши природныя способности. Тогда то узнала я, какъ несправедливо говорятъ: искусна какъ Фея; ибо, лишась жезла, сдлалась я ни къ чему неспособною. Мн даже не можно было наняться въ работницы; никто не хотлъ взять къ себ въ домъ бдную, слабосильную старуху, которая не умла ни шитъ, ни прясть. Такимъ образомъ я принуждена была скитаться по міру, и въ одинъ годъ испытала все, что нищета и сиротство имютъ ужаснйшаго; наконецъ встртилась я съ тобою, любезный Огланъ, и нашла опять щастіе. Сего дня недля, какъ наказаніе мое кончилось. Царь духовъ, узнавъ мою невинность, предлагалъ мн наказать моихъ враговъ; но я очень бы худо возпользовалась нещастіемъ, естьли бы захотла мстить… Наученная злополучіемъ, буду съ сего времени убгать всякаго блеска и пышности; стану творить добро въ тайн, и жить въ неизвстности до тхъ поръ, какъ найду съ помощію моего искуства средство длать славныя и великія дла, не возбуждая зависти.»