Тяжелые дни

            «Я не препятствую Вашему отдельному выступлению. Доложите Его Величеству все, что Вам повелевает сознание и совесть. В моей совести Государь Император — Помазанник Божий, преемственный носитель верховной власти. Он олицетворяет со­бою Poccию. Ему 47 лет, он царствует и распоряжается судьбами русского народа не со вчерашнего дня. Когда воля такого человека проявилась и путь действий бесповоротно принят, верноподданные должны подчиняться, какие бы ни были последствия. А там дальше воля Божья. Так я думаю и в таком сознании умру».

Кн. Н. Б. Щербатов:

            «Ни один военноначальник, ни один командир корабля не пустят Императора в заведомую опасность».

И. Л. Горемыкин:

            «А если он, Верховный Вождь, прикажет?»

А. А. Поливанов:

            Капитан корабля все-таки не пустить, хотя бы пришлось применить силу. Это предусмотрено законом. Известен случай с Императором Николаем 1-ым. Он подчинился, не смотря на свое умение повелевать».

С. Д. Сазонов:

            «К сожалению, мы не имеем ни полномочий, ни возможностей капитана корабля. Нам остается только одно — твердо и определенно заявить Его Императорскому Ве­личеству: Вы себя и Poccию ведете на гибель; нам наша совесть, наш патриотический долг не позволяют Вам помочь; подыщите себе других сотрудников, которые могут быть Вам более полезны в новой обстановке».

А. А. По­ливанов:

            «Завтра Государь Император будет открывать и напутствовать Осо­бое Совещание по обороне. Все ждут успокаивающего слова. Bсе сознают, что залог успеха над врагом и самая возможность победы лежат в единении всех сил страны, в самоотверженной работе общественных организаций и рабочих. Но как же достигнуть такого единения, порыва, когда огромное большинство не сочувствует ни перемене командования, ни направлению внут­ренней политики, ни призванному проводить эту политику правительству. Как люди будут работать, когда у них нет веры и доверия к руководителям. Надо попытаться еще раз объяснить это Царю, убедить его, что спасти положение может только примирительная к обществу политика. Теперешние шаткие плотины не способны предупредить катастрофу».

И. К. Григорович:

            «Не секрет, что и армия нам не доверяет и ждет перемен».

Гр. П. Н. Игнатьев:

            «Да и армия перестала быть армией, а превратилась в вооруженный народ».

И. Л. Горемыкин:

            «Сущность нашей беседы сводится к тому, что моя точка зрения архаическая и вредная для дела. Сделайте величайшее одолжение — убедите Его Императорское Величество, чтобы меня убрать. Но от своего понимания долга служения своему Царю — Помазаннику Божьему я отступить не могу. Поздно мне на пороге могилы менять свои убеждения».

А. Д. Самарин:

            «Несомненно, у нас с Вами коренное расхождение взглядов. Вы видите в общем голосе страны одно желание создать оппозицию Государю Императору ради политических достижений, а мы считаем, что в этом голосе проявляется здо­ровое, правильное чувство, навеянное тревогою за родину, а не сторонними стремлениями. Мы верим этому чувству в существе и находим справедливым, что правительство не может быть полезным своему Государю и родине без доверия благоразумной массы общества».

Кн. Н. Б. Щербатов:

            «И {95} Самарин, и я — бывшие губернские предводители дворянства. До сих пор никто не считал нас левыми и мы сами себя таковыми не считаем. Но мы оба никак не можем понять такого положения в государстве, чтобы Монарх и его правительство находились в радикальном разноречии со всею благоразумною (о революционных интригах говорить не стоит) общественностью — с дво­рянами, купцами, городами, земствами и далее армиею. Если с нашим мнением не желают наверху считаться, то наш долг уйти».

И. Л. Горемыкин:

            «Когда Его Императорское Величество в опасности, откуда бы она ни произош­ла, я не считаю себя нравственно в праве заявлять ему — я не могу больше служить Государю. Пол века я так привык понимать свой долг служения Монарху и от этого правила не отступлю до конца».

Кн. Н. Б. Щербатов:

            «А я не понимаю, как можно нести службу, если мои взгляды не отвечают взглядам того, кто является источником данной мне власти. Как я могу обращать эту власть против тех, с которыми я думаю одинаково».

С. Д. Сазонов:

            «Государь Император не Господь Бог. Он может ошибаться».

И. Л. Горемыкин:

            «Хотя бы Царь и ошибался, но покидать его в грозную минуту, усу­гублять тяжелое положение Престола я не могу».

Кн. Н. Б. Щербатов:

            «Страна не верит, что Совет Министров, ближайшие слуги Царя не в силах противодействовать пагубному шагу. Мы умоляли устно, попробуем в последний раз умолять письменно. Будущий историк снимет с нас те обвинения, который сейчас сыпятся на нас со всех сторон. А может быть письменное изложение произведет на Государя большое впечатление, заставить его задуматься в последнюю минуту».

И. Л. Горемыкин: