«У нас в России не бывает ультиматумов. Нам доступны только верноподданнические моления. Не будем спорить о словах. Существо важнее в наступающую страшную минуту. Дело не в ультиматумах, а в том, чтобы, пока еще не поздно, сделать последнюю попытку открыть Царю глаза на всю глубину риска для Poccии, предупредить его о смертельной опасности и честно ему сказать, что правительство не может отвечать своему назначению, когда у него нет за собою доверия Государя».
«Мысль Морского Министра безусловно правильна. Надо представить Его Величеству письменный доклад и объяснить, что правительство, которое не имеет за собою ни доверия носителя верховной власти, ни армии, ни городов, ни земств, ни дворян, ни купцов, ни рабочих, — не может не только работать, но и даже существовать. Это очевидный абсурд.
{92} Мы, сидя здесь, являемся какими то Дон-Кихотами».
«Весьма важный вопрос в редакции доклада. Надо всячески избежать в нем такого оттенка, который навел бы на мысль о забастовке. Государь Император вчера произнес это слово».
«Оно не может относиться к Совету Министров. Подобные подозрения должны от нас отпасть. Если мы говорим о невозможности продолжать службу, то лишь потому, что при настоящих условиях, так верно охарактеризованных князем
«У меня в голове такой сумбур после вчерашнего заседания в Царском Селе, что я и двух строчек связать не сумею. Где же тут журнальную дипломатию разводить. Дайте опомниться, придти в себя».
«Пока я Председатель, я не могу допустить представления Его Императорскому Величеству от имени Совета Министров журнала с содержанием подобного рода».
«Тогда мы, т. е. большинство Совета Министров, оставляем за собою свободу действий в доведении нашего мнения до сведения Государя Императора».
«В Ваши частные выступления я не нахожу возможным вмешиваться».
«Я согласен с тем, что осведомление Государя о нашем мнении и притом в письменной форме необходимо. Мы должны снять с себя упрек в том, что мы молчали в минуту величайшей опасности для России».
«Я никак но могу разделить высказанную нашим Председателем вчера точку зрения, что если Государю Императору благоугодно рисковать, то не нам ему указывать».
«Будемте говорить между собою вполне откровенно. Время сейчас такое, что никакие недомолвки недопустимы. Вопрос идет о грядущих судьбах России и мы участники великой трагедии. Нам надо до конца объясниться. Вы, Иван Логгинович, видимо не сочувствуете стремлениям многих Членов Совета Министров во что бы то ни стало отговорить, удержать Государя Императора от признаваемого нами по чистой совести пагубным для России и для династии шага. Вчера в Высочайшем присутствии Вы сказали, что ходатайства, подобные Московскому, продиктованы стремлением создать оппозицию уходу Великого Князя и тем обеспечить ему какое то особое положение. Кажется, я не ошибаюсь в передаче Вашей мысли. Но, ведь, мы тоже ходатайствуем. Значит, мы в Ваших глазах тоже оппозиция, тоже преследуем какие то скрытые цели. Я затрудняюсь вести дальнейшую беседу, пока этот коренной вопрос не выяснится».
«Я никогда не скрывал и не скрываю своего мнения и охотно отвечу на откровенный вопрос откровенностью. Многие из присутствующих здесь удостоверят Вам, Александр Дмитриевич, что в первые же дни войны я решительно восстал против намерения Государя вступить в личное командование армией. То же самое, как Совету Министров известно, я сделал и теперь, когда Его Величество предупредил меня о смене Великого Князя. Но Государю не угодно было согласиться с моими доводами и с доводами Совета Министров. Тогда я понял, что Высочайшая воля непреклонна, и счел себя обязанным, преклонившись перед нею, как неизбежным, отдать все свои силы на помощь моему Царю в трудную минуту. Сейчас о принятом Его Величеством решении знают все. Знают и то, что это решение бесповоротно. Следовательно, та агитация, которая идет вокруг этого вопроса и связывается с требованием министерства общественного доверия, т. е. с ограничением Царской власти, является ничем иным, как стремлением левых кругов использовать имя Великого Князя для дискредитирования Государя Императора».
«В Московской Городской Думе участвовали в составлении резолюции о доверии Великому Князю не одни левые, а все гласные единодушно, до Шмакова включительно. Трудно считать эту Думу в ее теперешнем составе явлением левым».
{93}