«ТИ-ВИ»

— Диктор, — говорил Сергей Иванович, — это лицо телевидения. Он всегда должен быть опрятен. И по возможности в хорошем настроении.

— Наверно, сюда берут самых красивых.

— Да нет, — сказал Сергей Иванович, — не в красоте дело. Есть что-то поважнее красоты. Обаяние, например. Чтобы видно было, что говорит с тобой хороший и добрый человек. Ведь во многих домах диктор фактически член семьи. Я, мама, папа, бабушка, сестра и диктор. Вместе чай пьют. И такой это должен быть человек, чтобы приятно с ним было чай пить. Она знаешь сколько писем каждый месяц получает? Несколько сот. Например, одна старушка просит разрешения считать диктора своей дочерью. Или школьница спрашивает, как ей жить, чтобы стать такой же, как она. А есть и глупые письма — мне Зоя жаловалась. Например: «Сообщите, из чего сделана кофточка, в которой вы вчера выступали?» Или: «Я не советую вам носить эту прическу — она вам не идет».

Трудно быть диктором.

Пока мы ходили, коридоры уже совсем почти опустели, свет в них был притушен.

Почти все уже ушли домой.

Только сидела в своей кабинке за толстым стеклом диктор, смотрела по монитору концерт, чтобы в конце проститься со зрителями и пожелать им спокойной ночи.

Мы зашли в столовую. Там уже ничего не было, баки в плите стояли выскребенные, пустые.

Мы взяли пачку печенья и два стакана молока.

— Ну, — сказал Сергей Иванович, — старинный телевизионный тост: за тех, кто в кадре!

— За ведущего!

— За комментатора!

— За диктора!

— За тех, кто в кадре!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ПО ЭТУ СТОРОНУ

Мы шли по широкой улице. Вокруг было уже пусто, хотя и светло. Начались белые ночи.

Мы прошли по краю моста, трогая руками узор на перилах над широкой дымящейся водой. И вышли на Каменный остров — самое любимое мое место в городе.

Летом здесь совсем как деревня — огороды, заросли, поблескивают маленькие речушки.

И еще мне нравится, что здесь очень странные, неожиданные дома. Вот огромный дом из шершавых серых камней.

А вот дом, как в сказке: узкий, с цветными стеклами, острой железной крышей и флюгером. И все стены обвешаны плющом.

А вот деревянный дом с резными рамами — прямо обрывается в озеро.

— Ну что, — спросил Сергей Иванович, — зайдешь ко мне?

Мы вошли в этот дом, прошли по длинному скрипучему деревянному коридору. И вошли в комнату.

Комната была маленькая. В ней стояли стол, стулья, шкаф и диван в белом чехле.

На всех стенах и даже на шкафу висели голубые и розовые грамоты, в рамках и без рамок. У одной грамоты нижние кнопки отскочили, и она свернулась в трубку.

Висели также красные и бело-голубые треугольные вымпелы, острыми концами вниз, на перевитых шелковых шнурах.

На одной грамоте я прочитал: «С. И. Арцибасову за образцовое...», на другой — «С. И. Арцибасову за лучшие показатели...». Грамот было так много, что я не успевал их прочитывать до конца. На шкафу, приколотая сверху кнопкой, висела старая, чуть свернувшаяся фотография.

Там, возле телевизионной камеры, стояло несколько человек, с очень знакомыми мне лицами. Особенно мне был знаком один — улыбающийся, с большими черными наушниками по бокам головы, в гимнастерке.

— Что смотришь? — спросил Сергей Иванович. — Это я. А этот, в украинской рубашке, — Суслин. А этот черный — Кураев, теперешний главный редактор программ. А вот этот — наш тогдашний диктор, он еще в ту пору немного седоватый был. Вот, собственно, и весь штат студии в первый год. Я тогда, помню, и режиссером был, и оператором, и сценаристом. И даже играть успевал. Хорошо, когда молодой. И все мы, помню, в одной комнате помещались: она и студия, она и аппаратная, она и репетиционная.

— Есть хочешь? — спросил он. — Вот редиска с хлебом. Макай в соль и ешь.

Я макал редиску в соль, с хрустом откусывал и ел. В комнате стало сумрачно. Озеро за окном было пустое, спокойное. Я отвернулся от окна и снова стал осматривать комнату. Что-то в ней меня удивляло, но что, я не мог понять.

— Сергей Иванович, — вдруг догадался я, — а почему у вас телевизора нет?

Сергей Иванович вроде бы и сам удивился.

— Хм, — сказал он, — почему! Не знаю почему. Как-то так получилось. Наверное, потому, что я все передачи заранее изнутри вижу. Зачем мне телевизор?

Мы еще посидели.

Потом Сергей Иванович вышел меня проводить.

Ну, заходи. Теперь адрес знаешь, — сказал он на прощанье.

ЗОЯ

Когда автобус остановился возле студии, в него вошел один-единственный пассажир. Это была Зоя. Диктор. Видно, она уже простилась со зрителями.

Она пошла по проходу и вдруг села рядом со мной.

Некоторое время мы ехали молча.

— Скажи, мальчик, — вдруг спросила она, покраснев, — почему я тебя все время вижу на студии? Ты что, работаешь у нас?

— Я учусь, ответил я, — я у вас учусь.

— А в школе?

— И в школе. А что?

— Да нет, ничего. Просто я давно уже смотрю — ходит такой странный мальчик и на все смотрит. Мне просто интересно было, — кто ты такой?

— Я Саша.

— А я Зоя.

И опять мы ехали молча.

— А что, — спросил я, — вы всегда так поздно возвращаетесь?

— Да. Иногда и позже.

Ну а если, скажем, вам захочется погулять вечером, сходить куда-нибудь? Вы что, против этого?