Мы посмотрели через стекло туда, где сидел и ждал генерал. И вот наконец мы услышали — еле-еле сквозь стекло, — как там зазвонил телефон. Генерал схватил трубку, слушал, потом покраснел еще больше и начал кричать, широко открывая рот.
На экране был уже академик Печатников, излагал свои мысли насчет пересадки сердца, когда в комнате появился генерал, вытирая голову платком...
— Ну, слава богу, — сказал он, — они, туристы эти, как раз все вместе собрались. Уже варили. И стол уже был накрыт...
— Спасибо! — сказал он Сергею Ивановичу. — Большое спасибо! — Он стал трясти руку Ярцева.
Ярцев кивнул. Правую его руку еще тряс генерал, но левой он уже снял с телефона трубку, положил на стол и набирал очередной номер.
Я смотрел на Ярцева и вдруг понял: вот же он, этот человек, которого я так долго искал! Который всегда все знает, обо всем помнит и твердо и хладнокровно всем на ходу руководит.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Однажды мне студия даже приснилась. И почему-то в виде огромного яйца.
«К чему бы это?» — думал я, входя утром на студию и быстро проходя по коридору.
Сначала, если мне куда-то нужно было попасть, я долго блуждал по студии, однажды целый день на улицу не мог выбраться.
Но постепенно я привык, все понял и запомнил.
Главное в ней — чтобы в студию шум с улицы не проникал. Поэтому для защиты по краям всего дома сделаны простые комнаты — в них уличный шум весь и поглощается.
На первом этаже в этих комнатах, что идут по краю дома с внешней стороны, — костюмерные, там разные кафтаны, шубы висят, поддевки, бекеши, камзолы, фраки и комбинезоны — одежда для любого дела. (А кроме всего прочего, мягкая одежда лучше всего звук поглощает.) Еще на первом этаже гримерные, где гримируют, бутафорские. — в общем, все для обслуживания студии.
Второй этаж — самый технический. Во втором этаже, тоже по краю дома, кольцом, — режиссерские аппаратные (в одной из них я впервые с Сергеем Ивановичем встретился), кинотелепроекционные, где кино по телевизору показывают, видео-маг и съемка с кинескопа (телевизор снимается в кино).
Третий этаж — литературный. Все окна на третьем этаже — окна редакций. Через эти окна редакторы зазывают к себе авторов. Кричат: «Гражданин, зайдите, пожалуйста! Нет, не вы, а вот вы!»
Но краям четвертого этажа — столовая и фонотека (поел и музыку послушал).
И все это, как вы заметили, по краям.
Всю же середину дома насквозь, с первого этажа до последнего, занимают студии, в которых, собственно, и происходит самое главное.
На самом верху — чердак, в самом низу — подвал.
В общем, действительно получается яйцо: по краям скорлупа, которая и охраняет, и кормит ту жизнь, что идет в середине.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Однажды к Сергею Ивановичу подошел грустный молодой парень.
— Ну что, Ваня? — спросил Сергей Иванович.
Плохо, — сказал Ваня, — хвост мне отрубили.
— Ну ничего, — сказал Сергей Иванович.
— Нет уж, — сказал Ваня, — я этого так не оставлю.
— Что ж, — сказал Сергей Иванович, — сейчас будет летучка, разберемся...
Все собрались в большом зале. На трибуну вылез человек с черной повязкой на глазу, похожий на предводителя пиратов.
— Главный редактор программ, — сказал Сергей Иванович, — Кураев.
— Вот он, злодей, — прошептал Ваня.
— На прошлой неделе, — заговорил Кураев, — у нас с вами было тридцать часов вещания. Час вещания, как известно, с учетом работы аппаратуры и персонала, стоит сто семьдесят пять рублей. Так что в моих руках было целое богатство. Всего у нас шесть редакций, ну, и каждой я дал примерно по пять часов. Шесть на пять — тридцать. Надеюсь, все довольны?
Все в зале закричали. Каждый считал, что его обделили.
Вдруг в зале встал высокий старик с бантом на шее, красивой тростью и длинной седой гривой.
— Вольный сын эфира, — сказал Сергей Иванович, — так его у нас называют.
— Моя фамилия Полудин, — медленно начал он. — Я хочу сказать не о времени передач. Я сегодня скажу о времени репетиций. Мне недавно кто-то сказал, что моя передача, что была на прошлой неделе, в общем не понравилась. Ну и что? А разве она могла быть хорошей? Моя передача — новые стихи — имела всего три трактовых репетиции. Что можно сделать за это время, скажите?
— Позвольте, — сказал с трибуны Кураев, — я напомню вам «Правила подготовки передач». На передачи второй категории сложности, как ваша, полагается три трактовых репетиции. Все по закону. Просто отпущенное вам время надо использовать более интенсивно.
— Правила! По закону! — заговорил Полудин. — Для искусства не существует законов!
— Но подумайте, — сказал Кураев, — если вам дать больше, значит, другим достанется меньше. Потом, техника должна отдыхать. Для этого правила и существуют.
— Бюрократы! — закричал Полудин. — Буквоеды! Заслонились своими правилами! Когда я работал в театре оперетты, мы вершили высокое искусство и не думали ни о какой технике! А сейчас на телевидении мы все больше видим, как техника захватывает власть над искусством, мешает его свободному полету!