Тевтонский орден

В Берлине отнюдь не было недостатка в материалах, нужных для основания университета. Там находились академия наук, горный институт, медико-хирургическая коллегия, представлявшая собой полный медицинский факультет, курсы юридических наук при министерстве юстиции, школа лесоводства при главном управлении государственных имуществ, школа и академия искусств, библиотека, ботанический сад, обсерватория, естественно-исторические кабинеты, анатомический музей, коллекции приборов по физике, астрономии и хирургии, кабинеты медалей и картинная галерея. Еще за несколько лет до войны Фридрих-Вильгельм III основал несколько госпиталей, академию архитектуры, ремесленную школу, земледельческую школу и статистическое бюро. Правительство старалось таким путем удовлетворить различным нуждам народонаселение; но Берлин обладал пока только профессиональными школами, ничем не связанными между собою: университет должен был стереть с них узко-практический, ремесленный характер и превратить их в гармонические части одного великого целого. К открывавшемуся университету должны были примкнуть и многие из тех «свободных преподавателей», которые в то время устраивали публичные чтения по всевозможным предметам. Среди них были академики, медики, юристы, администраторы, духовные лица, учителя гимназий. Всякий, кто считал себя в состоянии сказать обществу что-нибудь новое, мог с дозволения полиции нанять помещение и объявить свой курс, и если только у него оказывалась доля таланта, то к его кафедре стекалась многочисленная публика, жадно следившая тогда за успехами науки. Среди этих «свободных преподавателей» было немало простых болтунов; но между ними встречались и люди, волновавшие умы силою своего таланта и характера. Министры и посланники скромно являлись в ту аудиторию, где знаменитейший из учеников Канта, Фихте, работал с своими слушателями Сократовским методом, стремясь «разрешить с математической очевидностью мировую загадку» и доказать «внутреннее единство идеи и действия, знания и самосознания».

Итак, люди были налицо, пособие тоже; долго шли прения о лучшем способе, как употребить то и другое, и в прениях этих много поучительного. Тут столкнулись самые противоположные мнения. Люди, считавшие себя практиками, были против основания школы по немецкому образцу; они говорили, что под предлогом протестантской и научной свободы в таких школах изводится на запросы праздного любопытства то время, которому следовало бы идти на приготовление добрых слуг государству и церкви. Такого взгляда ранее держался Фридрих II: он находил, что выгоднее было бы заменить университеты специальными школами с преподаванием по определенной программе и с контрольными экзаменами. Другие, наоборот, хотели освободить новое учреждение от всех пут, стеснявших в старых университетах свободу мысли; они требовали, например, уничтожения факультетов, как гнездилищ корпоративного духа, совершенно несогласимого с научным, и пытались по возможности приблизиться к идеалу, о котором некогда мечтал Великий Курфюрст. Истина находилась между этими двумя крайностями, ибо университет не мог быть ни простым собранием профессиональных школ, ни тем волшебным островом, где людям, чуждым житейских треволнений, можно было бы безмятежно предаваться созерцанию бесконечно широких горизонтов.

Королевский кабинет обратился за благим советом ко всем, от кого его можно было ждать, и благие советы сыпались отовсюду. В печати появилось множество статей, полных энтузиазма, патриотизма и надежды. Во всех них высказывается убеждение, что государство, проявившее в таких печальных обстоятельствах столько заботы об умственных интересах страны, не может погибнуть, и что это стремление в высшие сферы» служит залогом воскресения и блестящего будущего. «Земля! Земля! я вижу землю!» восклицает Рейль в письме к Нольте. «Я от радости с ума схожу, — пишет Лодер Гуфеланду, — при мысли, что король открывает новую эру прусской монархии, помогая развитию научного образования в нашей стране. Божество вложило в душу короля ту мысль, что преобразование государства должно начинаться с лучшего воспитания грядущих поколений, и что это воспитание должно быть научным и в то же время нравственным». На одном из множества таких частных и открытых писем, игравших роль консультаций по поводу будущего университета, стояли эпиграфом следующие слова, вписанные во всех сердцах: «Никогда не следует отчаиваться в спасении государства!» Но важнее всего являются мнение Фихте и Шлейермахера, этого пастора, обладавшего таким даром воздействовать на окружающих в силу того, что он был сразу ученым, публицистом, философом и христианином и объединял в себе две часто враждебные друг другу силы — разум и веру.