Тетушка, которая не умирает

Выйдя из дома в ночь, я словно охмелела. Ничто не нарушало окружавшую меня красоту. То была совершенно особенная ночь. Ночь диких ветров. Никто не помышлял о добропорядочности. Все перевернулось вверх дном. Алхимик-демиург изменил самую суть мироздания и создал совершенно новую вселенную. Неужто на небе еще никогда не было столько звезд? Наверное, меня унесло куда-то порывом ветра или вместе с лучом лунного света.

Плавно развернувшись, я не увидела позади ни души. Неужели он предпочел не объявляться в такую безумную лунную ночь? А сегодня я его, кажется, ждала. Мне даже взгрустнулось, и я вся как-то помрачнела. Ведь я успела привязаться к нему.

Недовольно ворча, я медленно шла по пустой улице. Спешить мне было некуда. Быть может, он еще придет. Может, еще не поздно.

Он возник не сзади, а прямо передо мной. Я испугалась, когда он преградил мне путь на пустынной дороге. Такой высокий, с таким наивным взором и в ореоле такой огромной луны. Я замерла в восторженном изумлении, не веря своим глазам, и беззастенчиво посмотрела на него. Его взгляд был полон таинственной страсти. Губы пылали неугасимым жаром.

Глаза его пронизали меня насквозь. Какое-то время между нами будто волнами раскатывалась тишина.

И вдруг он заговорил – слова срывались с его губ одно за другим:

– Я… люблю тебя…

После этого он был не в силах остаться. Его охватил страх, и он мгновенно исчез, будто подхваченный взрывом. Я даже ничего не успела сказать в ответ. Но стены внутри меня рухнули. Горы рассыпались. Путь дальше был закрыт.

Я неспешно побрела домой, совсем не сознавая, куда иду и зачем. Я даже с трудом узнала нашу парадную дверь. Здесь ли я живу? Мой ли это дом?

За ночь моя подушка вся промокла от слез.

Пишима строго сказала:

– Плачь! Слезы смоют всю мерзость. Обязанности, церемонии, привилегированное положение и религия – сплошная мерзость. Смети все это. И тогда перейдешь реку. И увидишь, сколько радости она несет с собой.

– Какая же тут радость, Пишима?! Внутри меня все горит.

– И пусть горит, пусть весь этот мусор обратится в пепел.

Я всю ночь проглядела в темноту воспаленными глазами.

На следующее утро, рано-рано, когда я открыла парадную дверь, то увидела, что кто-то оставил возле нашего порога мокрую от дождя кроваво-красную розу на ножке с зелеными листьями. Она еще не распустилась.

Я подобрала розу и отнесла к себе в комнату. Чтобы дать ей расцвести. Чтобы дать цветку распуститься.

Он ходил за мной каждый день. И каждое утро оставлял у меня на пороге кроваво-красную розу. Но разве это грех? Неужели это та самая сила, которая способна оторвать от причала мою лодку и бросить ее в пучину безудержного течения?

Муж мой вернулся как-то на рассвете совсем разбитый. Открыв дверь и увидев его, я в полном изумлении сказала:

– Неужели это ты, ну наконец-то! Где был так долго? Зачем оставил одну?

Разрыдавшись, я билась головой о его грудь снова и снова.

А он обвил меня руками и сказал:

– Что с тобой? Не плачь. Ты же знаешь, я ездил по работе.

– Не оставляй меня больше и впредь никуда не уезжай.

В то утро на пороге снова лежала кроваво-красная роза. Но муж не заметил ее и, когда входил в дом, наступил на нее ногой.

Я не стала подбирать розу.

Той ночью я постелила чистенькие простыни, взбила подушки и посыпала постель лепестками цветов. А еще немного подушила.

Когда муж подошел к постели, он заметил:

– Все выглядит как в нашу первую брачную ночь.

Я жадно впилась в него губами. И невнятно проговорила:

– Дай!

– Да что с тобой, Лата? Сама знаешь, все мое принадлежит тебе.

– Я хочу больше. Больше. Дай мне себя.

По комнате разнесся неумолчный голос:

– Значит, не перешла черту? И не пошла навстречу? Умри же от холеры, умри от тифа! Я обращусь в змею и укушу твоего муженька. Тебе конец!..

Я потянула мужа в постель. Потому что была не в силах совладать с собой. Глаза мои были полны слез. Сердце горело огнем.

А голос все клял меня:

– Съешь его, съешь, съешь, съешь!..

Я закрыла глаза, крепко обняла мужа, прильнула к нему губами. И сказала про себя:

– Уймись, соблазн! Утихни, мятежное сердце! Да будет жизнь! Да родится она от нас! Да минуют ее боль и страдания!..

Над кроватью разнесся голос:

– Съешь его, съешь, съешь, съешь!..

– Да иссякнет пламя в сердце твоем, да уймется твоя безудержная страсть, да утихнет боль твоих желаний! Покой… Пора тебе явиться на свет. Не бойся, это мгновение прекрасно. Наполни мои руки, наполни сердце. Явись же на свет, явись, явись!..

Звук растаял. Навсегда. Союз наш вознесся до высшей точки.

Спустя девять месяцев я родила дочку. Она появилась на свет весной – в бошонто[9]. И мы назвали ее Бошон.

* * *

Пишима исчезла из дома без следа. Ни звука. Тишина. Облегчение.

Я не могла оторвать глаз от Бошон. Она лежала в колыбельке, похожая на букетик цветов. Ну просто красавица! Обнимая ее и целуя, я иной раз думала: «Узнаешь ли ты меня? Узнаешь ли этот дом? Неужели ты ничего не помнишь?»

А малютка только таращилась на меня ничего не понимающими глазенками.