Тест на графоманию

Узнала об архиве Лыпиной Марина Васильевна случайно. За пару лет до выхода на пенсию у неё пробудился активный интерес к семейной истории, и она начала рыть родовые траншеи во всех направлениях по обеим родительским линиям. Увидев как-то на одном из генеалогических сайтов фамилию Лыпиных, Марина Васильевна обнаружила крохотную, но весьма значимую для неё, точку пересечения с родом Лыпиных. От такого эпизода в семейной истории не отказываются, и Марина Васильевна с головой погрузилась в пучину чужой жизни.

Необычность судьбы и активная общественная позиция побудили Лыпину написать мемуары. Воспоминания о своей жизни она едва вместила в три увесистых тома машинописного текста, мечтала их опубликовать, но так и не смогла. За несколько лет до ухода из жизни, в конце семидесятых, она сдала мемуары в Ленинку, а с ними заодно и весь личный архив – свои и чужие письма, дневники, фотоальбомы и прочие свидетельства эпохи. Тот факт, что Ленинка взяла архив на хранение, говорил о его значительности. Лыпиной даже заплатили за него некоторую сумму, которой хватило на приобретение холодильника.

Лыпина много писала сама и активно переписывалась с большим количеством людей. Некоторые адресанты делились с ней своими маленькими и большими секретами. Порой Марине Васильевне казалось, что, читая откровения чужих для неё людей, она подсматривает за ними в замочную скважину, но желание найти хоть что-нибудь о своих предках, смешанное с простым человеческим любопытством, быстро отключало все этические сомнения Марины Васильевны.

Однажды Марина Васильевна получила на руки документ, который в описи значился как «Автограф в клеёнчатой тетради». Она раскрыла толстую тёмно-коричневую тетрадь в клеточку и, предвкушая, что узнает сейчас ещё что-то очень важное, с первой же страницы поняла, что не может разобрать ни слова. Корявый почерк пожилого человека стал непреодолимой преградой между любопытством Марины Васильевны и секретами, которые Лыпина доверила своему дневнику. Марина Васильевна сдала документ в тот же день, так и не прочитав нём ни строчки.

Пропитавшись судьбой Лыпиной, Марина Васильевна почувствовала почти мистическую связь с этим удивительным человеком и убедила себя, что именно на неё возложена миссия воплотить мечту покойной – опубликовать мемуары. Изучив юридическую сторону вопроса, к своему огромному разочарованию, она обнаружила, что публикация воспоминаний будет возможна только через тридцать лет, когда ей самой исполнится девяносто. Немного погрустив, она рассталась со своей идеей и задумала в качестве компенсации по материалам архива написать биографический роман. С романом тоже как-то не сложилось, но Марина Васильевна решила последовать примеру Лыпиной и всерьёз занялась архивом собственным.

Накануне юбилея Марина Васильевна вспомнила о Лыпиной, оценила свои силы и поняла, что готова воплотить её мечту в жизнь.

Белоснежный Дом Пашкова был так же великолепен, как тридцать лет назад, и всё, что его окружало тоже будто замерло во времени и пространстве. Те же ворота со стороны Староваганьковского переулка, заснеженная брусчатка во дворе и деревянные лавочки по обе стороны большой клумбы с пышной ёлкой в центре, установленной по случаю новогоднего праздника.

Поднявшись по ступенькам на крыльцо, Марина Васильевна собралась с силами, чтобы открыть огромную входную дверь, но та вдруг сама гостеприимно распахнулась перед ней. Робот-охранник проверил читательский билет Марины Васильевны, доброжелательно посоветовал заменить его на более современный и без лишних вопросов пропустил. Гардеробщица приветливо улыбнулась и, приняв у Марины Васильевны куртку, пожелала ей хорошего дня. «Научились, наконец, делать роботов, – одобрительно подумала Марина Васильевна. – Глаза как настоящие. С огоньком».

Для входа в читальный зал понадобилось лишь прикоснуться большим пальцем правой руки к зелёному кружку на корпусе турникета. «А когда-то здесь тоже сидел охранник, – подумала Марина Васильевна с некоторой ностальгией. – Экономят, видно. Не стали робота сюда сажать. А хорошо бы для создания колорита».

Она прошла в зал и с удивлением обнаружила, что и там ничего не изменилось. Столы с зелеными столешницами и настольными лампами, высокие книжные шкафы, заполненные книгами, кафедра, где принимали заказы и выдавали материалы, даже запах был из девятнадцатого года.

За кафедрой сидел импозантный мужчина лет шестидесяти. «Седой бобёр всегда в цене», – почему-то подумала Марина Васильевна и, присмотревшись, узнала в нём библиотекаря тридцатилетней давности. Она даже вспомнила его имя.

– Владимир, – обратилась она к мужчине, – вас же так зовут?

– Совершенно верно, – ничуть не удившись ответил тот и предъявил Марине Васильевне бейджик с голограммой, подтверждающий его человеческий статус. – Я человек.

– А я вас помню, – не унималась Марина Васильевна, – вы здесь работали ещё в девятнадцатом году. Вам лет двадцать пять было на вид.

Мужчина заинтересованно взглянул на Марину Васильевну.

– Двадцать семь, – уточнил он и добавил: – А я вас, тоже припоминаю.