Теплый дом. Том II: Опекун. Интернат. Благие намерения. Детский дом (записки воспитателя)

Однако та жестокость, с какой ребята наказывают накопителя Юру, пожалуй, носит своеобразное, педагогическое, воспитательное назначение. Известно ведь, что ребенка воспитывают не только его наставники и его родители, или, иными словами, взрослые люди, — воспитывает сам детский коллектив. Так что странно было бы возражать против того, что ребята разрезают тайник, где хранятся деньги, и вываливают их на пол. Только может ли это воспитать Юру? Автор в высшей степени правдив: нет, эта детская память не оставила значительного следа в судьбе Юры.

Однако такие события важны не только для субъектов воспитания, но и для тех, кто принимает участие в таком детском суде. Так что воспитателю очень важно, вовремя поставив диагноз, правильно разобраться, какие события в детском коллективе помогают ему, а какие он должен пресечь. Да и как пресечь?

Всякое пресекание, всяческое вмешательство взрослых в детские взаимоотношения приносят не одну только безусловную пользу, но и явный вред. Даже тогда, когда воспитатель защищает слабого, когда он восстанавливает справедливость, он должен это делать не столько силой, не столько ремнем, какими-то физическими способами, не только криком, угрозой, наказанием или непосредственным применением наказания, но пробужденным чувством стыда.

Разбудить душу ребенка — это самое главное в деле воспитания. Разбудить душу таким образом, чтобы она была способна на самоукор, самоотрицание, самооценку, — вот к чему следует стремиться даже в таких деликатных ситуациях, как конфликт между самими детьми.

Вообще же детская жестокость — есть продолжение жестокости взрослой. Дети — это маленькие зеркальца, которые отражают нашу сумбурную взрослую действительность. Дети продолжают своих отцов, своих матерей, делая это подчас совершенно неосознанно. Они подражают взрослым и в добром, и в плохом. И в плохом гораздо успешнее, чем в хорошем. Это диалектика роста человека, она должна быть понятна всяким, кто прикасается своей судьбой к детским судьбам. Конфронтация лишь разводит детей и взрослых по разным углам, лишь прокладывает пропасти между ними. Так что жестокость не может обескураживать взрослых. Жестокость — это повод внимательно осмотреться вокруг себя, внимательно вглядеться в зеркало, в самого себя, критически осмыслить свой образ жизни, свои отношения с детьми, логику педагогических решений.

Надо сказать, что детский дом и школа-интернат, даже дом ребенка, где живут ребятишки до трех лет, — это уже система перевоспитания. Педагог в нем борется не столько с детьми, сколько с их невидимыми ему родителями, сколько со взрослыми, которые так горько наследили в душах своих собственных детей. Эта борьба с невидимой тенью непроста и неоднозначна. В жестоком поведении ребенка, в жестких поступках, которые, конечно же, следует смягчать всеми силами, надо прежде всего видеть взрослые грехи. И, давая лишь им, взрослым грехам, действительную оценку не столько словом, сколько своим поступком, своей самоотверженностью, учитель может обратить жестокость в доброту, переплавить осатанение, ожесточенность, неверие в чувство терпимости и терпеливости.

Еще несколько слов — о детской вере. Это высокое и истинно глубокое чувство, которое, как огонь в костре, нужно всячески поддерживать в душе любого ребенка. Самое последнее дело, если учитель воспользуется своим неравным с детьми положением, если он позволит себе надсмеяться над детской верой в будущее.

В повести есть история, похожая на притчу. История о том, как еще в 8-м классе Толя Голубенко решил, что он женится на четверокласснице Шуре Показеевой. Среди множества детских убеждений, основанных подчас не на знании, а на интуиции, на предчувствиях, на каких-то брошенных фразах и на смешных, но вполне серьезных детских верованиях, была у Толи Голубенко и такая: жена должна быть у него очень веселая. Видать, немало выпало пацаненку горестей и печалей, раз возмечтал он с ранних пор о такой жене, такую перед собой поставил цель. А у Шуры Показеевой была такая особенность — не могла она остановиться, если рассмеется. Смешинка ей в душу и сердце попала, видать. Вот так и пронес Толя сквозь свое нелегкое детство эту нескрываемую ни от кого цель: жениться на Шуре. Шура, поначалу малышка, хихикала над этим, а потом смирилась с этой мыслью, и цель эта, странно недетская, вошла и в ее мужающее сердечко.

Они поженились.