Темп

— Я такой же, как все живое: свет освещает меня под разными углами. Однако я вот что хотел сказать вам после нашей сегодняшней беседы… Поблагодарить за то, что вы терпеливо меня слушали и составили компанию.

Да. Да… А также сказать: у вас-то, у вас был выбор. Прекрасная привилегия! По крайней мере, такое у меня о вас мнение, о вас как о представителе особой группы людей. У вас был выбор и возможность поменять регистр и жизнь. А у меня нет. Без этих вспышек гнева, без этой язвительности, всей этой шумихи я бы не получил за свой текст ни единого цента. Подумайте над этим: что может сделать несчастный писатель в такие мелкие эпохи, когда абстракционисты, интеллектуалы держат нас, настоящих художников, в ежовых рукавицах?.. Вы только посмотрите, как они стараются затемнить речь, сделать ее непонятной. Насколько этот крен к эзотермизму далек от природы и от экологии! Как они с их методической спесью, с их подспудными претензиями, с их мутными сентенциями далеки от своего времени!.. Стоило ли взламывать мостовые и лелеять надежды превратить шоссе в пляжи, в пашню, в леса, — хотя бы даже спиливая деревья! — чтобы прийти к такому результату?.. Я хочу вам сказать, Мансур, что этот словесный понос, во власти которого находится сейчас несчастное, обескровленное тело литературной республики, мне осточертел. Скажите мне, разве есть во всем этом какая-нибудь жизнь?.. Я просто ненавижу подобный тон интеллигентов-троглодитов, которые силятся отучить других выражаться, как им хочется. Ей-богу, они злые люди!.. А как они уродливы! Горе той молодежи, которая следует за ними! Вам, наверное, говорили, что поэты всегда прекрасны. А их поэты похожи на автоматы-кофеварки или на щетки для подметания крошек… Всегда прекрасны, как же… Даже Клодель с его головой, как у старого крестьянина, словно высеченной из гранита!.. Я их ненавижу. И уже из-за одного только нежелания оказаться похожим на них я предпочитаю быть скоморохом… гениальным неучем, извергающим безумные афоризмы для этой банды дураков, которые принимают меня то за Оссиана, то за агента реакции, агента ФБР или ЦРУ.

Ирвинг положил руку на перегородку таким жестом, словно искал опору. Вокруг них по коридору продолжали сновать туда-сюда люди.

— Я вижу, посмеявшись над другими, вы теперь обращаете иронию против себя, — заметил просто Арам. — Уж не болезнь ли это какая, которую вы когда-то подхватили, и временами она дает о себе знать?

— Вполне возможно, — произнес Ирвинг, который вновь обрел дыхание и равновесие. Его стальной с синевой взгляд оставался удивительно прозрачным. Он вдохновенно начал новую тираду:

— Однажды я сказал Джойсу: «Какого черта вы застряли на континенте, возвращайтесь-ка лучше поскорей на свой остров». И знаете, что он мне ответил?.. Это было накануне войны, и он уже почти полностью потерял зрение… Он мне ответил: «Я не вернусь в Ирландию, потому что не хочу видеть человека, который меня убьет!» У него, у этого старого парнеллита… была навязчивая идея, что если он ступит туда ногой, то кто-нибудь из бешеных националистов убьет его, как кролика. И он, естественно, не стремился увидеть лицо своего убийцы и окрасить своей кровью землю Дейрдра. Он был за Парнелла, представляете!.. Вот какие мы, великие кельты из Ирландии и иных мест!.. Человека всегда можно узнать и по мощи его слова, и по умению оказаться на стороне гиблого дела. Я решительно за мои противоречия, но не за лингвистику… Очевидно, вопрос темперамента.

Ему снова пришлось перевести дыхание, и в какой-то миг Арам подумал, свалится Ирвинг или все же отправится восвояси. Однако тот продолжил:

— Вот вы, если я правильно понял то, что вы мне поведали относительно вашего происхождения, не знаете, какую землю носите на своих каблуках и кто среди встречаемых вами людей является вашим родственником, а это значит, у вас еще остается один необычный и, между нами говоря, несколько диковинный выбор, то есть выбор быть самим собой, по вашему усмотрению. А это вам уже не стаканчик пива, поверьте мне. Для таких людей, как мы — Дилан, Джойс и я, — это было почти невозможно. И хоть сдохни, остаешься в шкуре самим же созданного персонажа. Хоть сдохни, но уже не можешь быть ничем иным, кроме как собой.

— Эта болезнь редко смертельна, — заметил Арам.

— И я даже скажу, что иногда выгодна. Однако, возвращаясь к вам… ваша же, ваша болезнь, именно о ней идет разговор…

— Моя болезнь? — прервал Арам, весьма озадаченный этим словом.

— Это везение.

— Как — везение?

— Я мог бы сказать: ваш наркотик, ваша религия… ваш жизненный ритм. Но нет, я говорю: ваша болезнь.

— Всего-навсего!

— Однако болезнь, которая обновляет вам кровь, вот что великолепно. Оставайтесь ей верным, малыш, оставайтесь ей верным! Пусть лучше она покинет вас первой. So long![50] Мой дорогой, so long!

С этими словами Ирвинг Стоун, маневрируя, как гренадер перед решеткой какого-нибудь королевского дворца, сделал безукоризненный, прямо как по уставу, поворот и удалился в противоположном направлении, одно плечо выше другого, но не сгибаясь.