Темный путь. Том второй

Подойдя к нам, Гигинов раскланялся с Бурундиным и попросил позволения осмотреть подземные работы.

— Я здесь являюсь официально, — прибавил он и, вынув бумагу, подал ее Бурундину. — Но я прошу позволения для моих товарищей и для княжны Барятинской, которой позвольте представить вас.

Бурундин молча наклонил еще ниже голову перед княжной, которая выдвинулась вперед, пробормотал что-то и спрятал бумагу.

Затем он так же молча двинулся вперед, и мы пошли за ним длинным хвостом.

Я шел подле Сафонского. Сзади нас шли штабс-капитан и Миллинов.

— Вот черти принесли! — сказал мне шепотом Сафонский. — Вы посмотрите, с нами случится какое-нибудь несчастье. Это верно!

— Полноте! — сказал я. — Что за предрассудки! Это просто предубеждение…

LXXVI

Мы шли минуты три или четыре, вероятно, не больше, но мне они показались целым часом. Княжна шла рядом с Бурундиным. Нас отделяли от них штабные гости. Чем далее шли мы, тем ниже становилась галерея, тем тяжелее было дышать, и спертый, землистый, гнилой воздух, точно тисками, сдавливал голову и грудь.

Мы пришли наконец к небольшой нише, где стоял, нагнувшись, сапер и держал в руках зажженный фитиль.

— Вот здесь, — сказал Бурундин, нагибаясь к земле, — проведен фитиль к мине. Эта мина должна как раз подойти под неприятельские работы; я вас сейчас поведу прямо к ней.

Мы все теснились ближе к нему, и почти каждому он принужден был повторить объяснения.

— А это что в стене? — допрашивала княжна, указывая на конец какой-то черной палочки.

— А это и есть начало фитиля. Это и зажигают. И состав, которым он обмазан, таков, что он может быстро гореть в этой трубке, в которой он заложен под землей.

Мы пошли дальше и вскоре принуждены были спуститься по сорока ступенькам во вторую нижнюю галерею. Она была еще уже и ниже. Пришлось идти в одиночку.

Вдруг княжна остановилась.

— Что с вами? — обратился к ней Гутовский.

— Мне дурно! — сказала она. — Я уйду!..

И она быстро повернулась и пошла назад. Все расступились перед ней.

— Куда же вы одни пойдете?! — вскричал Гутовский. — Я провожу вас.

— Нет! Нет! Не смейте! Я одна дойду.

И она быстро пошла, нагнув голову.

На меня вдруг налетело опять чувство сожаления к ней. Я взглянул на нее, уходящую одинокой, беспомощной. «Может быть, она упадет где-нибудь в душном земляном коридоре, без воздуха. Может быть, с ней сделается истерика». И я бросился за ней.

Я скоро нагнал ее. Она быстро обернулась и таким повелительным твердым голосом проговорила:

— Не смейте провожать меня, я одна дойду.

Этот голос тотчас же напомнил мне ее сентенцию: «Вы как всякий мужчина, желали бы видеть во мне, женщине, слабое, хилое существо, которое каждую минуту готово прибегнуть к вам, под крылышко…»

Я остановился, а она пошла еще быстрее. Я смотрел долго ей вслед, пока она не исчезла в тумане, сквозь который тускло мерцали свечи.

Несколько мгновений я стоял и не решался, идти ли за ней, к выходу, или снова глубже погружаться в этот могильный склеп, в котором глохнет голос и прерывается дыхание?

Вдруг страшный удар потряс все это подземелье. Я был буквально отброшен шага на три. Все свечи мгновенно потухли. А вдали где-то слабо зазвучал ее истерический хохот.

LXXVII

Мне кажется, на несколько мгновений я потерял сознание. По крайней мере, когда я пришел в себя, то я увидал, что меня поднимают и кладут на носилки.

— Зачем? Куда?! — вскричал я.

Один сапер, унтер, со свечой наклонился ко мне и спросил:

— Ваше-бродие никуда не ранены? Может, сгоряча нечувствительно…

— Нет! Ничего, — сказал я, и приподнявшись, насколько было возможно в этом низком коридоре, расправил и ощупал свои руки и ноги.

Саперы с носилками пошли дальше. Со мной остались только двое со свечами, и они проводили меня к выходу.

Когда я вышел на свет Божий из этой темной, душной могилы, то мне казалось, что я воскрес. Я с таким наслаждением вдыхал чистый воздух и прямо отправился к себе, на Малахов.

Вечером я узнал ужасную новость. Сафонский, штабс-капитан, Миллинов, Гутовский и Гигинов, одним словом, почти вся наша компания, почти все, которые утром ходили осматривать подземные работы, были убиты. Мину или неприятельский камуфлет взорвало под ними и разрушило ту галерею, в которой они были.

Я тотчас же отправился на редут Шварца, чтобы там, на ближайшем месте к катастрофе, узнать о ней.

— Как и что там произошло, я положительно не умею вам объяснить, — говорил лейтенант Кольтюков. — Только штабс-капитана Шалболкина вы знали?

— Как не знать.

— Убит-с.

— Сафонского знали?

— Да как же не знать — ведь я с ними со всеми служил на пятом бастионе.

— Разорван-с… одни куски собрали.

— Да ведь я был с ними… Там вместе в галереях…

— А-а! Были?..

— При мне и взрыв произошел.

— Да! да! да!.. А вот что замечательно, сапер, который был на часах у запальника… тоже убит… Как, отчего — неизвестно… а убит…

Я отправился в Севастополь, куда перевезли тела убитых. Там они лежали, на берегу, на Николаевском мыске, в часовне, лежали рядом, страшно обезображенные. Только один Миллинов лежал как живой и грустно улыбался.