Темное искушение

И снова разговоры охранников стихли, как только я вышла. Хотя равнодушные собаки внезапно заинтересовались объедками на моей тарелке, и взяли по одной, облизывая мои пальцы. Я приберегла пельмени для угрюмого, который сидел один в углу и смотрел на меня. Я бросила их рядом с ним, но он не двинулся. Другие собаки обходили его стороной, и я задумалась, был ли он Альфой стаи или просто темпераментным.

Позади меня раздался хруст шагов по снегу.

— Держись от него подальше, — сказал Альберт. — У него не все в порядке с головой.

Собака, вероятно, была единственной, у кого в этом месте все было в порядке с головой.

— Как его зовут? — спросила я.

— Хаос.

— Zdravstvuy[76], Хаос, — прошептала я.

Я повернулась к Альберту и подтолкнула пустую тарелку к его животу. Он хмыкнул и схватил изящный фарфор, прежде чем тот упал.

— Я думала, тебе нужно что-то, чтобы служить всему этому предательству, — сладко сказала я ему, прежде чем направиться обратно в дом.

Приблизившись к входной двери, я прошла мимо охранника с жестоким взглядом. Он подтолкнул мужчину рядом с собой прикладом винтовки и сказал что-то, что вызвало смех между ними. Неделю назад очевидное оскорбление было бы для меня как удар под дых, будто они могли видеть сквозь меня все грязные секреты внутри. Теперь, в этой крепости зла, эти тайны были единственным способом, которым я могла вытерпеть. Что-то внутри меня хотело не просто выжить, но и процветать.

Повернувшись, чтобы посмотреть на них, что-то в моих глазах заставило их смех исчезнуть. Я сократила расстояние между нами, выхватила незажженную сигарету из губ жестокого на вид человека и положила ее между своими. Охранник рядом с ним машинально протянул мне зажигалку.

Я нажала на кнопку, высвобождая бутан в ладони, а затем зажгла газ зажигалкой, так что пламя было захвачено в моей руке. Это был простой трюк — быть единственным ребенком с диким духом, которому меня научили в юности, но судя по тому, как настороженно охранники смотрели, как я зажигаю сигарету, я, должно быть, ведьма.

Я всегда была поклонником практической магии.

Я сунула сигарету обратно между губами охранника, и когда сигарета вспыхнула пламенем, раздались проклятия, и они оба отскочили назад, похлопав себя по одежде.

Затем повернулась, чтобы уйти, чувствуя боль в ладони под холодным Русским небом, и первая искренняя улыбка коснулась моих губ.

Глава 25 Ронан

Madrugada — момент на рассвете, когда ночь встречает день.

Засунув руки в карманы, я стоял перед окном библиотеки и смотрел, как свет озаряет горизонт. Дедушкины часы пробили восемь утра, сигнализируя, что я проспал меньше трех часов после возвращения из Москвы прошлой ночью. Но как только взошло солнце, я встал.

Старые привычки умирают с трудом.

Тихое зимнее утро оставалось тихим, когда первый луч света достиг носков ботинок. В тонком золотистом луче плавали пылинки. Это зрелище напомнило мне солнечный свет, просачивающийся сквозь грязное окно квартиры; замерзшее дыхание потрескавшихся губ, голод и исчезающие желтые синяки.

Первый свет в моем детстве означал, что мы с братом должны были бегать по улицам и воровать выпечку из местных пекарен. Кристиан обследует ресторан, а я буду делать грязную работу. Моя мать не была поваром. Или матерью, которая кормила своих детей. После ее смерти мы остались бездомными и стали лучше жить. По сей день мое тело все еще просыпалось заряженным каждое утро, ожидая необходимость найти пищу. Непроизвольная реакция называлась травмой, но мне казалось, что это звучит несколько драматично.

Когда свет замерцал на льняной шевелюре, волна жара пронзила меня, скользнула вниз, затвердев в паху, и мое тело напряглось. Восходящее солнце создало идеальную иллюзию нимба на макушке Милы, прежде чем она скрылась за деревьями, окаймлявшими мою собственность. На секунду мне показалось, что я настолько сексуально подавлен, что представляю ее. Одному Богу известно, сколько раз я думал о руках в ее волосах, пока она брала меня в рот. Я был уверен, что он этого не одобряет, но, может, ему стоит понизить свои ожидания, чтобы мы все были счастливы.

Юбка подсолнечного платья скользнула в поле зрения, и я, дерьмо, знал, что мое воображение не придумает цветочных узоров. По-видимому, Мила встала так же рано — или она просто была на ногах, чтобы найти путь к спасению. Меня это почти не волновало.

Вчерашний день снова нахлынул: вкус ее губ и ощущение тела, прижатого к моему. Единственное, что удерживало меня от того, чтобы трахнуть ее у стены душа, была навязчивая мысль, что я обманул ее в чем-то, с чем ее молодые, изменчивые гормоны не могли справиться, и что ее подчинение не было искренним.

Я мог быть щедрым, когда хотел.

С тех пор мое решение не отпускало меня, как зубная боль.

У меня было миллион продуктивных дел, которые я мог бы сделать прямо сейчас, но вместо этого я стоял с необходимостью наблюдать, что моя зверушка делала этим ранним утром.