Темное искушение

Целуя его мягко и медленно, моя нога скользнула вверх по его боку, обвив его бедро, притягивая его ближе, а затем я лизнула шрам на его нижней губе. Он резко выдохнул, шагнув ближе под струи воды, и уперся руками в стену душа по обе стороны от меня. Он был теплым, излучая столько тепла, что я задрожала и прижалась к нему, впитывая его.

Моя кровь вибрировала в венах, кипя под поверхностью. Я скользнула языком в его рот, он пососал его, слегка прикусив зубами, и влажное, горячее скольжение запульсировало в моей сердцевине. Его губы двигались против моих, встречая каждое погружение и облизывание более властно. Когда моя нога сжалась вокруг его бедра, чтобы подтолкнуть его ближе, рука оторвалась от стены и схватила меня за бедро, его пальцы впились в плоть.

Когда он прикусил мою нижнюю губу, я укусила его сильнее. Рычание из глубины его груди завибрировало против меня. Желание разгорелось в животе и сжалось в комок, который требовал облегчения. Я была ничем, кроме прикосновений и ощущений, плавая в облаке похоти, такой горячей, что я была уверена, что не выживу, если оно лопнет.

Углубив поцелуй, я издала сдавленный стон. Он проглотил его, коснувшись своим языком моего. Охваченная огнем и льдом, я выгнулась к нему, отчаянно желая контакта, трения, отпущения грехов.

Но ад привел меня сюда.

И ад вытащит меня оттуда.

Я дразнила его губы своими, облизывала, кусала, прижималась и дышала, боль расцветала между моих ног. Я бы сделала что угодно, лишь бы восполнить ее. Выдыхая отчаянный гул в его рот, я прижалась ближе, мое тело было вровень с его. Его хватка на моем бедре усилилась, и сдержанность за ней — мысль о том, что он может причинить мне боль, но не сделает этого — только заставила меня отчаянно желать большего.

Он издал сердитый звук, когда я начала тереться о его твердую длину в попытке облегчить боль, и тогда он оттолкнул мою ногу от себя и резко отступил.

Меня облили холодной водой снаружи и внутри, но это не украло тепло, которое он оставил позади. Грудь вздымалась с каждым вздохом, я смотрела, как он выключил душ и освободил мои запястья, будто ничего не произошло, словно он вообще не был ранен, в то время как я чувствовала себя вывернутой наизнанку — одна нога в подземном мире, другая нетвердо стоит.

Затем он ушел, оставив дверь моей клетки открытой, а за ней шанс на свободу, но я ничего не могла сделать, кроме как смотреть ему вслед, дрожа, с красными запястьями и теплом его рта на моих губах.

Глава 24 Мила

Qui vive — повышенное внимание и бдительность.

— Пора обедать.

Кружевной подол платья Юлии, вышедшего из моды два века назад, покачивался, когда она остановилась в дверях.

Я сидела на диване в гостиной, невидящим взглядом уставившись в большое окно.

— Я занята.

Кипя от собственного отчаяния… но все равно занята.

Ее глаза сузились.

Я выплеснула чай Ронану в лицо, и он не убил меня. Он даже не оставил постоянного следа. По крайней мере, на моем теле. Что касается разума, гордость не позволяла мне зацикливаться на нем, особенно потому, что ожог от его щетины и боль, которая пришла к жизни, все еще не исчезли. Он был здесь, извращенный и беспокойный клубок потребности.

Теперь у меня появилось внутреннее чутье, что он не хотел мучить меня физически, но я также была уверена, что он находил это забавным развлечением, разбивая мое мягкое сердце под его ботинком. Иначе зачем бы он играл со мной так долго, если месть это его намерение с самого начала? Может, он просто пытался снять приличное видео. Хотя, он даже не пытался остаться в моём гостиничном номере после того, как пригласил меня на обед.

— Он запрет тебя в комнате, — предупредила Юлия.

Я бросила на нее обиженный взгляд, затем встала и последовала за ней в столовую, спросив:

— Юля, ты знала мою маму?

— Все знали твою мать. Она была знаменитостью. — она сморщила нос. — Не понимаю, почему Бог позволил этой женщине быть такой талантливой. Хотя Он действительно работает таинственным образом…

— Какой она была?

— Аморальной.

Спать после семи утра было аморально для Юлии.

— Не могла бы ты уточнить?

— Она прелюбодействовала со всем, что двигалось.

— Значит, она была сексуально раскрепощена.

Я пыталась увидеть лучшее любой ценой.

Юлия остановилась в дверях столовой и сурово посмотрела на меня.

— Блуд это грех. Как и прелюбодеяние. — должно быть, она так сказала, потому что моя мать спала с моим папой, когда он был женат. — Она также была гордой, жадной и жестокой.

— Юля, — вздохнула я. — Ты просто перечисляешь все смертные грехи.

Она выгнула бровь.

— Ты мне не веришь?

— Я пытаюсь тебе поверить, но ты не даешь мне ничего, с чем можно было бы работать, кроме того, что она была очень плохой грешницей.

Ее глаза сузились.

— Она помогала твоему отцу с его работой, — она наклонила голову и посмотрела на меня почти сочувственно. — Хотя я не думаю, что ты готова это услышать.