Телепорт

Сейчас мама носила стрижку даже короче, чем у Милли. Волосы у нее стали светлыми, так же как и брови. Она сбросила фунтов пятьдесят и в Нью-Йорк прилетела в приталенном платье. У меня на глазах как минимум два бизнесмена повернулись, чтобы посмотреть ей вслед.

Мамино лицо тоже изменилось. Нет, узнать я ее узнал, но не сразу. Нос стал маленьким, чуть вздернутым – на миг мне стало больно: оборвалась еще одна ниточка, связывающая нас. Мне даже почудилось, что я придумал унаследованные черты, что я ей не сын, а чужой. Может, и в самом деле так.

Потом вспомнился год в больнице и пластические операции, которые перенесла мама после ухода от нас. Она осматривала собравшихся у выхода из транзитной зоны – все, кроме меня, ждали посадки на стыковочный рейс до Вашингтона. Вот ее взгляд прошелся по мне, молодому человеку в новом дорогом костюме, скользнул дальше, метнулся обратно, и на губах у нее появилась робкая улыбка.

Я шагнул к ней, держа цветы перед собой как щит.

– Добро пожаловать в Нью-Йорк! – проговорил я.

Мамин взгляд метался между букетом и моим лицом. Она поставила портфель на пол, взяла у меня розы и распахнула объятия. По щекам у нее текли слезы. У меня тоже. Я потянулся к маме, и мы изо всех сил сжали друг друга в объятиях.

Ощущения странные, какие-то неправильные. Мама стала ниже меня, исчезла уютная полнота рук, которую я помнил с детства. Теперь ее объятия почти шокирующе напоминали объятия Милли. Вскоре я отстранился и отступил на шаг, расстроенный и смущенный.

– Как ты вырос! – воскликнула мама, и все встало на свои места.

Голос был тот самый, из детства. Таким мама отвечала мне на вопрос про новости: «Особо никаких. Что нового в школе?» Таким говорила: «Сынок, папа не виноват. Он очень-очень болен».

– Уж наверное, вырос. Шесть лет прошло.

Я взял ее портфель и беззвучно отругал себя: «Мама прекрасно знает, сколько времени прошло, зачем напоминать?»

– Мам, ты прекрасно выглядишь. Ты очень постройнела, и быть блондинкой тебе идет.

Про лицо я говорить не стал: не хотел возвращаться к событиям, которые вызвали операцию, а еще раньше заставили маму уехать.

Мама лишь кивнула и зашагала рядом со мной, часто нюхая розы. Она держала букет двумя руками, прижимая к груди, как младенца.

В зоне получения багажа я с таксофона позвонил на сотовый водителю лимузина. Автомобиль ждал на Девяносто четвертой улице, напротив центральной парковки аэропорта. Когда мы получили мамин багаж и вышли на тротуар, лимузин уже стоял у обочины. К багажнику прислонился водитель, невысокий темнокожий мужчина в черном костюме.

С водителем я познакомился накануне в агентстве по аренде лимузинов, поэтому он тотчас меня вспомнил, шагнул вперед и предложил:

– Мэм, давайте я понесу ваш багаж.

Мама взглянула на меня удивленно, может, даже чуть испуганно.

– Все нормально, – заверил я. – Это мистер Адамс, наш водитель.

– Это же лимузин? Настоящий лимузин?

– Ну да, именно он.

Мистер Адамс, сама забота и внимание, распахнул дверцу, придержал ее и подался вперед, в любую секунду готовый помочь маме. Она села, а он не захлопнул дверцу и многозначительно посмотрел на меня.

– Ах да! – Я поставил на асфальт чемодан, который по-прежнему держал в руках, и сел рядом с мамой.

Мистер Адамс захлопнул дверцу и убрал чемодан в багажник.

– Это правда лимузин?

– Мам, ты уже второй раз спрашиваешь. Выпьешь что-нибудь? – Я открыл мини-холодильник. – Здесь есть шампанское.

Захоти мама шампанского, открывать бутылку пришлось бы ей самой: без тренировки в домашних условиях экспериментировать я больше не собирался. Мама выбрала минералку, я – имбирную шипучку. Впрочем, пили мы из флюте.

По Вай-Уайк мистер Адамс выехал на Белт-паркуэй. В субботу после обеда дороги пустовали, транспорта было мало, и уже через тридцать минут лимузин подъехал к моему дому.

– Сэр, адрес правильный? – с сомнением спросил мистер Адамс.

– Да, – ответил я, покраснев.

Понятно, что наш район удивил водителя – мусор, граффити, мрачные латинос и темнокожие в подворотнях. Я этого фактически не видел, потому что прыгал сразу в квартиру, а если хотел прогуляться, прыгал в Гринвич-Виллидж, на юг Центрального парка, в центр Станвилла, штат Огайо, – места более приятные.

Впрочем, сейчас меня волновал сам дом. Я искренне надеялся, что мы не нарвемся на Уошберна. Обошлось. Прежде чем занести мамин багаж в квартиру, мистер Адамс убедился, что окна-двери закрыты, а сигнализация включена. Когда он поставил вещи в свободную комнату, мама хотела дать ему на чай.

– Не надо, мэм. За эти выходные мне заплатили более чем достаточно.

– За выходные?

– Мистер Адамс будет возить нас, пока ты здесь гостишь. В Нью-Йорке порой такси не поймаешь.

Мама захлопала глазами:

– А-а.

Мистер Адамс приподнял шляпу:

– Мне лучше вернуться к машине. Сэр, вы позволите ее переставить? В квартире у вас столько добра, – может, не стоит лимузином привлекать к нему лишнее внимание? Телефон при мне – вызывайте в любую минуту.