Театр ужасов

Я сказал, что это хорошая мысль, мне она понравилась, и тогда он спросил, не приходила ли мне в голову какая-нибудь сцена, подходящая для порохового погреба? Я сказал, что сделал бы сцену похожую на ту, что на картине Одда Нердрума с обнаженной в карцере психиатрической клиники – девушка стоит на коленях, забившись в угол, мы видим ее со спины, особенно выразительны ее ступни. Размер картины, наверное, два метра на полтора; названия, к сожалению, не помню. Я видел ее в галерее Тёнсберга, она произвела на меня самое сильное впечатление, хотя на той выставке было много сильных старых картин и новых, призванных шокировать. Но я не стал бы ставить девушку на колени. В центр театра я поместил бы маленькую девочку, лет семи, у сквоттеров есть одна девчушка, зовут ее Агнес, ранимая, худенькая, белокурая, она подходит идеально, я бы ее посадил в центр сцены на кроватку, дал бы в руки мертвую кошку и попросил плакать или хотя бы всхлипывать; вокруг нее ходил бы вампир, в танце или как угодно, а может, он сидел бы, покачиваясь в кресле, почитывая газету и покуривая трубку; в другом углу можно было бы сделать страшную старуху, с капельницей и дыхательными приборами и прочими приспособлениями, это была бы кукла, а не живой человек, сама старуха, чье подобие лежало бы в койке, разгуливала бы по сцене и пугала девочку; время от времени из подпола я бы выпускал карлика Тёпина, в кандалах на длинной цепи, в лохмотьях и парике с чумазой мордой, накладными бровями и большой пиратской серьгой в ухе, я бы его там все время держал, он выглядел бы по-настоящему ужасно, как и должен выглядеть, а не разгуливать в блестящих штанах с ухоженной бородкой.

Кустарь долго смеялся, хлопал себя по коленям и восклицал:

– Эх! Жаль, тебя не допустили – вот это было бы круто! Да… Но кому это нужно? Что им подавай… Идиотскую порнуху… «Вампир из порохового погреба»… Фу, какая безвкусица!..

Я с ним согласился, хотя и не целиком; я видел в этом замысле потенциал, но также я знал, что в данном случае, когда все в руках карлика и над ним Шпала с Нивалидой, надеяться на что-либо путное бессмысленно.

Петухов сшил Блюкману прикид из какой-то легкой, почти прозрачной ткани – и был своей работой очень доволен, ходил вокруг Хореографа, посматривал на него и с одышкой восторгался: «Ах, как сексуально!.. как эротично!..» По мне, тот выглядел скорей жутко, и это было хорошо. Петухов наряжал своего приятеля, не мог на него наглядеться. «Ай да Дракула!.. Ну, упырь так упырь!» – «Да иди ты», – шутливо огрызался Хореограф, он важничал и воображал – тут жмет, жаловался он, там неудобно. Петухов вертелся и угодничал. Дракула пил вино, Петухов его упрекал: дескать, костюм из такого материала редкого, капнешь вино – уже не отстираешь… Дракула ворчал, что не прольет, пил, ковырял клыки, привыкая к ним, облизывал накрашенные губы, стряхивал с костюма белила, он был такой брюзга… Петухов фотографировал Хореографа и этих ужасных голых женщин (у них были недурные фигуры, но лица – отталкивающие, они словно говорили: «А пошли вы все!..»).

Петухов и Блюкман давно работали в одной упряжи – в одних театрах, одних и тех же школах, один шел на привязи у другого, так они проделали по Прибалтике и Финляндии долгий витиеватый путь, оставив за спиной много мест. Они были нечисты на руку, на их совести было много незначительных краж. Оба жантильные, манерные, скользкие, совершенно эгоистичные и до омерзения чистоплотные. Их подозревали в сожительстве, что никак не подтвердилось: скорей всего, подозрение возникло потому, что эти два человека, принадлежа одной среде и одному поколению, настолько во всем были похожи друг на друга, что их принимали сначала за родственников, а когда узнавали, что они родственниками не были, говорили про них глупости.

Они обожали гримироваться. Возможно, они ввязались в это действо только затем, чтобы переодеваться и часами накладывать грим. Уж не ради денег – им платили гроши. Хореограф был очень тщеславен. Он хотел быть на сцене и был похотлив. Две молоденькие женщины (обеим чуть за тридцать), которые согласились участвовать в этом фарсе, на репетициях (которые проходили в гостинице) играли безобразно, меня пригласили в том убедиться, и я советовал их не брать, но Хореограф попросил их оставить, и карлик был за, потому что найти для такого дела женщин было непросто.

«Разбрасываться хорошим товаром, – говорил он, – в нашем случае нельзя, и второй сорт – сорт!»