Театр ужасов

Эркки медленно вел Кустаря, бережно придерживая то за локоть, то за талию. Вдвоем на лестнице они не помещались – оба грузные, широкие в плечах. Кустарь вилял, хватался за стены. Идти с запрокинутой головой по темной крутой лестнице было очень неудобно. Зачем они сюда пошли? Кустарь то и дело смотрел вниз, говорил, что ничего не видит, кровь капала на ступеньки, натекла на подбородок и горло. Он делал шаг и на стену заваливался. Эркки его подхватывал.

– Ах-ты-бож-твою-ма, – стонал не своим голосом Кустарь.

– Ну, ну, ступеньки, ступеньки…

Они долго спускались, топали нескладно… громко охали, матерились…

– Ах ты, бедолага… вот так досталось тебе… ну держись, Кустарёк, держись, боец…

Я принял его и помог лечь на нары. Кровь заливала шею…

– Ебени-фени, здравствуй, бабушка!.. – стонал гнусаво Кустарь, устраиваясь на лежаке.

– Ну и шишак! Кажется, сломан нос, – сказал я.

– Запросто!.. Да уж… очень может быть, – говорил Эркки, подавая мне аптечку.

Я нашел ибупрофен, налил воды, дал Кустарю, он выпил, завалился, попросил бинтов или тряпки какой-нибудь, я дал салфетки. Эркки пыхтел и отдувался, отмываясь, сначала снял куртку, резиновый нагрудник, рубаху, помыл руки по локоть, а затем разделся по пояс и намывал шею, грудь, громко фырча, по его пузу текла красная вода.

– Уфф, ну и дела!.. Ох, и голову тоже… – И под кран поставил, капли летели во все стороны. – Ну вот, – сказал он, садясь на стул рядом с лежаком Кустаря, – фу, еле доползли… весь в мыле… – Обтираясь, он пересказывал бой. – Обычная игра, все шло как всегда, и вдруг Кустаря снесло. Слышу громкий хлопок. Думаю, да вы гоните! Это ж что за ружье? Не наше точно…

– Пневматика.

– Глухой мощный хлопок. Какой-нибудь магнум после апгрейда.

– Факт.

Эркки вытерся, натянул свитер и вдруг как рявкнет:

– Ебаный хардбол, смотри! – Вынул из кармана и шмякнул с размаха свинцом о стол: плоская пуля. Показал дыру в маске. – Видал?! Эх, дурень, не вдел пластины…

– К едрене ваши пластины, бригадир, не помогло бы…

– Помогло бы, немного да помогает… Эх ты!..

– Хардбол полюбасу хардбол.

– Он ему всадил в упор. Я в десяти шагах стоял. Смотрю, выскакивает и в упор в харю! – Эркки задыхался, то ли от возмущения, то ли запыхался, а то и все вместе. – Это уже слишком. Это уже… Еле доползли, он был вообще никакой.

– Глубокий нокаут… грогги!

– Лежи теперь, лежи…

– А что вы сюда приползли? Почему не в мастерской? Проще…

– Нет, нет, мы теперь профсоюзную фишку разыграем, – сказал Эркки, и они наперебой заголосили, будто при мне репетируя:

– Да, командная игра. Все видели, что творится в поле.

– Это недопустимо. Надо ставить вопрос ребром.

– Нет, правда, ну сколько можно: то битой, то вот это…

– Я уже вызвал Шпалу… Все ему выскажем… Нужна вся команда…

– Коллектив.

– Надо скорей их поймать… Кто этот щенок, который стреляет в человека вот так? Хардбол! Твою ж мать!

– Штраф ему, а мне премиальные! – крикнул Кустарь и заржал дурным голосом. – Мне премиальные причитаются… да, бригадир?

– Да, да, конечно… О том и речь… Всем казематом надавим, чтоб силу нашу почуял… Где его леший носит? Наруби льда, – сказал он мне и снова взял рацию: – Алё, Шпалик, казематы вызывают Шпалика… Где мой мобильный? Я его наберу… Алло, Шпалик?

Я сказал, что вот только видел его.

– Да? Что ж он… А вот… Прием! Шпалик, ты? Говори! А кто это? Лутя, ты? Где брат? Он мне срочно… Да не отвечает по рации… Ах, у Хозяйки… А, ну, ясно… Слышь, увидишь его, напомни, чтоб в казематы заглянул, тут срочное дело. Кустаря подстрелили… Пулей, блядь, подстрелили! Хардбол! Блядь, я сказал срочно, пока эти раздолбаи не уехали, намылить им загривки по полной! Что за нахуй!.. Бросил, вот сопля! Трубку бросил…

– Он уже знает, – хитро сказал Кустарь, – Шпала-то уже знает, вот и прячется у Хозяйки. Не хочет решать этот вопрос.

– Думаешь?

– Пуф! А ему оно надо? В принципе, рабочая ситуация. Такое ты разруливать должен.

– Я?

– А кто ж…

– Он!

– А по его понятиям – ты.

– Тьфу! – Эркки в сердцах пнул ногой чей-то ботинок.

– Потому собрать всех ты должен, и всем миром его давить… наставлять… сейчас дадим по себе палить, завтра он в положняк это дело введет, еще и рекламку даст: хотите по зомбакам из хардбола шмалять, милости просим. Нет, я, конечно, в последний раз в поле вышел, на хуй все, ухожу лабиринт чинить, до свидания, там все сгнило, мать его, но я уйду – другие пойдут, добровольцы, только свистни по каменоломням и коплям, придут…

– Не, ты гонишь, Кустарь. Никто на хардбол не подпишется.

– Вот увидишь, и за меньше, чем мы получаем…

– Не…

– Да бригадир, с кем ты споришь. Я людей знаю: на органы себя за гроши пускают, а тут – ха, подумаешь, ему в рыло звезданули: тьфу! Полежит с полчаса и снова в поле.

Я отбил большой кусок льда, вынул из ящика и разбил его на мелкие кусочки. Эркки все еще бурчал:

– Повесил трубку, сучонок… А этот, наверное, уродке отлизывает…

– Факт, под юбкой спрятался. Хе-хе-хе!

Эркки снова взял рацию и попробовал вызвать Шпалу, тот не отвечал, он выругался и собрал несколько кусков льда в пакет.