Театр трагедий. Три пьесы

Еще секунда и призрак из сновидений исчез, одарив словами.

А Анетт растворилась между двумя деревьев стволами,

может, дух сказал это миледи, или он соврал.

Я стоял и повторял про себя те слова – Спасайся, беги.

Глава III

Шахматная доска; пешки; со всех сторон насмешки, ходят без спешки; короли под названием пешки.

* * *

Вкусил плоды забвения, но не понести мне тяжкий груз,

Войны ради жизни истребления, теперь пылала в естестве.

Стук сердца, словно удары молота по наковальне.

Удар, затем сильней удар, я не услышал бы даже хоровое пенье муз,

Свирели фавнов и лир веселых нимф;

и других в мифическом семействе.

Не будет моему состоянию названье.

Легенды о великанах, карликов и о драконах стаях.

Всегда жил я ими, не зритель, не читатель, а участник.

Но путь мой двойственный; герой или изгой.

Легенды о химерах, с головою льва на змеиных шеях.

Писал о существах и выращивал истории словно садовник.

Но жизнь моя двойственна; горе или покой.

Одно из двух, но если не выбрать ничего, то будет пустота,

Ни замков, каменных, воздушных;

ни надежд, духовных, простодушных.

Ни любви, минутной, вечной;

ни смерти, долгой, скоротечно быстрой.

В итоге ничего, но здесь встревает новый персонаж, темнота.

И заполняет пустые пространства, камеры души полых и душных.

Затем и свет, сиянием заботы чистой.

И снова жив, и руки, спешат творить.

Невзирая на прошлые заслуги,

пока вдохновение кружит и будоражит,

Неистовые замыслы в мир воспроизводит; под руку с музой.

И убийцы не торопятся убить,

невиновные заключенные не спешат лукаво мстить.

Но погодя оно ехидно изменяет и, наконец,

не попрощавшись, легкомысленно уходит.

Но не сожалеть и не винить,

ведь были не связаны ни одной брачной иль дружной узой.

Чувство это было и сейчас, событие мистично и довольно необычно.

Неловко и непривычно; винил себя я в грехах,

может быть не свершенных.

Ранил словом, ушиб поступком, трудно, распознать свою вину.

Вел себя довольно аристократично?

Скучно? Может быть, всё дело в чертах моего лица искривленных.

В такую минуту не мешало бы, вкусить немного,

погреб старого вина.

Взор снова опечален и в членах усталость.

Прогрызают черви мою скучную память; образы жестоки,

Перед очами все злейшие пороки;

нужно перед собой стену забвения в порошок снести.

Мысли, вы не знаете краткость.

Помощники в моем самоубийстве, кто ни как иная,

как старость; пожизненные сроки.

Забыв свои первоначальные истоки;

думал – пора идти.

Ехидная луна, лукаво улыбалась, сквозь облака.

Что за ерунда! И я пришел в себя, немного погодя.

Кладбище заупокойную пела и что-то за крестами заскрипело.

Как будто лязганье зубов; я побежал, на свет далекого огонька.

Померещилось привиденье в такую сумрачную ночь;

бежал, за спину не смотря.

Оживали мышцы тела, за это время, еще больше потемнело.

Парадиз всё ближе, но страх не давал мне обернуться.

И вот я увидел неясный огонек, не звезды были, не луна,

а свечение зажженной лампы.

Замедлил шаг, поник, приблизившись, узнал,

с лампой стоял старик.

Я желал сказать, а он желал рукой перекреститься.

В прозрачном перевернутом сосуде, горел огонь,

и искры извергали залпы.

Мой внешний вид, пошатнул бы любого,

особенно мой зеркальный лик.

Старик:

Вы живы?

Господи, как тебе я благодарен, за спасение невинной сей души.

Маркиз, не найдя вас в покоях, я стремглав начал поиск,

но признаюсь, отчаялся.

Вы здоровы?

На вас совсем нет лица, вы словно те аристократические мужи.

Ваш, волос, он поседел и состарился.

Маркиз Парадиз:

Лица?! Лучше бы его и вовсе не было, а только голый череп.

Слуга, ты зря себя тревожил, ведь этой ночью,

меня мучила бессонница.

И я решил, навестить, тех, кто вечно спит.

Теперь, видишь, я вернулся, в то время как зло повсюду колесит.

Если мы останемся тут, то увидим,

как кружит перед замком бесовская конница.

Пойдем поскорей отсюда, а то зло, худших тварей сочинит.

Старик:

Вы, несомненно, правы, зло ближе, чем вы думаете.

Оно пригрелось возле ваших добрых рук;

догадки; но кто-то убивает ваших слуг.

И я не пьян, трезв, во мне накален каждый нерв.

Пока что вы не всё знаете.

Расскажу, даже если вы воспротивитесь; поверьте это не слух.

Один изъян, замок словно яблоко, грызет тернистый червь.

Маркиз Парадиз:

Убивает моих слуг? Кто совершает преступленье.

Очередная кара; ты мне расскажешь, подробно, в помещенье зала.

Но сначала скажи, где гостья, что была мною пригрета.

Где Анетта, если бы ее не поспешное исчезновенье.

Я чувствую себя так же, как на дне своего первого бала.

Войдем же в холл и впустим в темноту любящего света.

* * *

Старик, ни слова не ответил, открыл он дверь,

и беззвучно вошел в замок сей.

За ним и я, тепло, и кажется, на меня озаренье снизошло.

В настенных часах время по-прежнему шло,

всё также занавешено окно.

Потрескивая свечи, таят, проливая, капли воска,

мгновение и нет былых свечей.

Тепло и в меня немного перешло.

Это был камин, словно пламя пасти дракона бревна жадно жгло.

Возле камина, две софы, приземисто уныло грелись.

Сняв сюртук, опустился на одну из них, словно в песок.

Старика также пригласил, и он мне не возразил.

Оказался словно на не обитаемом острове тепла,

посреди арктического льда; грелись.