Театр трагедий. Три пьесы

Это был мой единственный, мрачный до камня кров.

Замок хранил меня, словно из камня хладный гроб.

Дух метался, свой, чужой, но все же я нашел свой в нем покой.

Многочисленны изъяны и в сердце не закрылись глубокие раны.

Стены, серы безжизненны, углы которых напоминают с ядом стрелы.

Покрытые пылью рамы, портреты, на меня взирают угрюмые дамы.

Также кавалеры и их величественные устрашающие саны.

Картины, прекрасны и в то же время ужасны, мазки довольно смелы.

Занавешенные окна, а за ними, другие тона и гаммы.

Вы спрашиваете, кто я, не утаю, отвечу.

Я слепой художник, немой писатель и глухой музыкант.

Преувеличиваю, отнюдь, себя мы познаем лишь сами.

Зачем оскалили горящий взгляд, ведь вам я не перечу.

Ведь я слепой художник, немой писатель и глухой музыкант.

Что могу я вам представить, только мир наполненный чудесами.

Ветреные мысли, что бурлят в водопаде скал.

Вспомнив, я разбиваюсь каждый раз, зачем?

Ответ далек, как страны и города, что более мне не увидеть.

Но посреди беспросветной тьмы, я лучик солнца отыскал.

Спорить с собой, было бы о чем!

Мой крест высок, как звезды и облака, что более мне не воспеть.

Земли прогнили и повсюду стелются голые корни,

Несколько гробниц, развалин крепостей и Озеро русалок.

Я не будь бы так с рождения жалок, знал бы каждый камень.

Увы, не смел, ступать на дальние неизвестные тропы,

Не мог уехать из замка, он наследство, подарок.

Не будь в моей жизни столько помарок,

не прятался бы в самую темень.

Зажигая свечу и уходя в свой тихий для творений кабинет,

Писал я там свои поэмы и романы.

Но резко гаснет свет и слышны крики, вопли убиенных.

Подойдя к окну и смотря на ночную луну,

я говорю себе – этого просто нет.

Это призраки пытаются унять свои болезненные шрамы.

Снова зажигаю свет и вижу тени, облики давно усопших.

Их тянуло мое черное сердце или это зловещее место.

Нам никогда не узнать, что движет потусторонний круг.

Выбирая даже из двух, не понять, иллюзия или невидимый дух.

Их успокаивало утреннее солнце, мои глаза вторили честно.

Затем подзывал к себе растерянных пугливых слуг.

И не страшил уже мой собственный слух, спал до ночи,

тот неистовый дух.

Слуги ухаживали и боролись со старостью векового замка.

Вели сражение с пылью, проигрывали сражение с гнилью.

Готовили пищу, но не пищу для ума.

Рыбаки днем на озере удили, где по легенде живет русалка.

Работали с честью, продлевали жизнь полумертвому поместью.

Но не заходили в нишу, где люди медленно сходили с ума.

Под дворцом темницы для преступников располагались,

Где люди невиновные истязались,

это было давно, что уже не вспомнить.

Только они и ныне остались, словно решетки не дают им уйти.

Трусливые слуги бродить там не решались.

Наверное, сильно боялись, но я не стал их ни в чем винить.

Только они за меня опасались,

не давали в лучший мир мне ненароком перейти.

Итак, я жил покуда во мне оставалось сил.

Но все попытки четны, поэтому дни серы или бесцветны.

Немного скрыл, ну что ж и мне необходимо щепотку тайны.

Зачем всё это? – я так себя и не спросил.

Но все пытки никчемны, поэтому замыслы живы или смертны.

В душе порыл, и не нашел ничего кроме скверны.

Жизнь шла, бежала, но иногда ее замедлятся, что-то заставляло.

Меня как будто не узнавала, как будто душа покинула меня.

И не вернуть ее ни счастьем, ни печалью.

Время стояло, плыло, но иногда его что-то безумно ускоряло.

Мое тело безудержно меняло, как будто по ветру перо плавно теребя.

И не задобрить его ни горем, ни радостью.

Но не будем о печальном, хотя трагедия мой жизненный доколе путь.

Я повторюсь, история не начиналась,

но в этот день придет и ей конец.

Когда смогу без страха уснуть, любя…

Продолжу о госте том незваном, как бы я желал тот час вернуть.

История изменялась, но в этот день не встать мне под венец.

Когда смогу к ее губам прильнуть, любя…

* * *

В темницах катакомбах я слушал, плачь.

И он пророчил мне одни страданья вновь.

Но я не верил в эти пустые предсказанья,

А только стряхивал в огонь несчастья, в печь.

Ведь не запятнала мои руки чужая кровь.

Иногда записывал свои больные изреченья.

В намеченный судьбой иль призраком число и срок,

Пробила полночь, дух предстал пред моей кроватью.

Я думал вздор, но нет, глаза, что были зрячи,

Мне не соврали, но с судьбой, я был не зритель, а игрок.

Настала полночь, слугой предстал я словно перед знатью,

Направил взор, и стал прислушиваться к неясной речи.

Дева, что мертва, но не потеряла своей идеальной красоты,

Прозрачна, но легка, ей бы позавидовали небесные облака.

Как же люди ее не сберегли!

Дева, что почти видна, придя ко мне, нарушила все свои посты.

Белее чем все снега, ее не изменили старые века.

Открывая уста, она говорила только – Помоги.

Растворилось привиденье, и нет предела изумленья.

Оставив после себя бледное свеченье, охватил меня вдруг испуг.

Онемели конечности и холод, кои мне не описать.

Я думал сновиденья, но почему же настигли оковы оцепененья.

Сказав мне странное посланье, не знал кто она, враг иль друг.

Дитя вечности, я понял, но что мне дальше ждать?

Ответ на утро я не получил,

но на ночь себя как следует перекрестил.

Я думал явление закономерно,

Но реальность и вымысел поменялись местами