– Все нормально, я просто сегодня мало спала, голова закружилась от недосыпа, – я попыталась улыбнуться, но ничего не вышло. Мышцы рта не слушались, их будто бы замазали цементом. Я глубоко вздохнула, не обращая внимания на глашатая, который смотрел на меня, как на картину в музее – с нескрываемым любопытством.
– Может, сядем на лавочку под навесом? Там сухо, и ты придешь в себя, – сказал Джеймс, приобняв за плечи. Он делал вид, что не замечал пристальный взгляд глашатая, хотя у самого на руках от злости вздулись вены. Ни с того ни с сего он начал ревновать к мальчишке.
– Да, давай.
Мы с Джеймсом отошли, а глашатай продолжил зазывать зрителей в театр «GRIM». Вокруг гуляли люди, играла веселая музыка, рядом пробежал ребенок, весело рассказывая маме выдуманную сказку. А я шла, еле передвигая ногами, и чувствовала в душе неописуемую тоску и злость. Но на кого? Я захотела оттолкнуть Джеймса и сказать, чтобы не сжимал мое запястье так сильно – мне было больно. Но я ничего не сказала. Поджала губы и покорно шла к навесу, который находился в нескольких метрах от кофейни. Когда я села на лавочку, стало легче.
– Кажется, все-таки дал о себе знать недосып, – заметила я, глубоко вздохнув. Злость все еще клокотала внутри, как проклятое дитя. – Но ничего, капучино взбодрит..
Джеймс сел на корточки, а я отхлебнула немного капучино, не чувствуя приятной терпкости эспрессо и нежности вспененного молока. Кофе показался пресным.
– И что ты так смотришь? Я похожа на смерть? – попыталась пошутить я, посмотрев на парня.
– Нет, – Джеймс замотал головой. Потом он дотронулся рукой до моих волос и сказал: – На лесную фею. И особенно, когда распускаешь волосы.
Я улыбнулась, вспоминая, как тщательно несколько часов назад собирала волосы в конский хвост – любимую прическу. Многие говорили, что с распущенными волосами мне лучше, но я все никак не могла изменить стиль. Студенческая привычка: когда волосы не лезут в лицо, легче писать лекции.
Джеймс приподнялся, потянулся ко мне, и мы поцеловались. Но когда Джеймс целовал меня, перед моими глазами стояла четкая картинка, как если бы я смотрела на нее в реальном времени – шестеро актеров с дьявольскими татуировками на шеях.
«Неужели я должна о них написать?».
У меня началась чесотка внутренних органов в предвкушении интересной работы. Когда находишь идею, какой бы странной она ни была, часть ее обязательно селится внутри и потом напоминает о себе зудящей болью.
– Скоро на работу, – сказала я, вставая с лавочки. – Пойдем на выход.
Джеймс взял меня за руку, и мы вышли из-под навеса. Глашатая с флаерами нигде не было. Только люди, как и прежде, бежали по делам через парк, где еще несколько минут назад вертелся странный парнишка, зазывая всех в камерный театр «GRIM».
Когда мы проходили мимо кофейни, я заметила на дороге флаер, заляпанный грязью. Я подняла его, пока не видел Джеймс, и засунула в боковой карман плаща, даже не переживая, что испачкаю им одежду.
6
Весь рабочий день я провела как в бреду – у меня все валилось из рук: за смену я разбила две чашки, рассыпала новую упаковку кофейных зерен и пролила на клиента капучино, когда протягивала ему пластиковый стаканчик с напитком. Руки не слушались, а мозг будто бы отключился. Хотя нет, не отключился. Он думал о другом. Раз за разом я мысленно возвращалась в парк, где услышала о гастролирующем камерном театре «GRIM». Как бы я не хотела, мысли о нем завладели мной, не давая спокойно работать. Я совершала один промах за другим, а потом молилась всем богам, чтобы мистер Дартл не пришел с проверкой. Иначе я осталась бы без работы за долю секунды. В тот роковой день этому способствовало абсолютно все.
Когда до конца рабочего дня оставалось всего полчаса, я услышала звон дверного колокольчика. В это время я стояла спиной к входу и ополаскивала в маленькой раковине тряпку, чтобы протереть столики . Внутри все тут же похолодело, рука замерла, а вода, стекающая в водопровод, неприятно сдавила мозг. Очень медленно я опустила взгляд на пол, где в обычном целлофановом пакетике лежали осколки чашек и рассыпанные зерна. Я еще не успела их выбросить . Мусорный мешок стоял рядом со мной, как предвестник неминуемого увольнения.
– Ты еще не скоро? – произнес до боли знакомый голос. Страх коснулся моего горла и вырвался наружу тихим «Уф».
– Напугала, – развернувшись к Джейн, сдавленно сказала я. Передо мной стояла лучшая подруга: она светилась как солнце, озаряя собой весь мрак, который кружил вокруг меня почти целый день.
– Ждала кого-то другого? Мистера Дартла? – Джейн прищурила большие глаза и посмотрела по сторонам. Потом она заправила за ухо черную прядь волос и тихо произнесла: – Хьюстон, проблем нет. Все чисто.
– Это не смешно.
– А никто и не смеется, – серьезно сказала Джейн. Дурачество вмиг покинуло ее лицо. – Видела бы ты себя со стороны. Я думала, у тебя сердце расколется, когда ты повернулась ко мне. Долго это еще будет продолжаться? Ты за кофемашиной все свои нервы оставишь. И душу.