Танцующий на воде

– Я боюсь, что Натаниэль Уокер предъявит свои права на Софию. Увезет ее в Теннесси.

– Не предъявит.

– Почему вы так уверены?

– Я с ним еще год назад соглашение заключила. Через неделю права собственности на Софию перейдут ко мне.

– Все равно не понимаю.

Коррина вскинула бровь, чтобы не усмехнуться.

– А ты подумай. У Софии ведь ребенок от Натаниэля, верно?

– Да.

– Ты должен понимать, Хайрам. В конце концов, ты сам мужчина. А что есть мужчина? Примитивный организм. Существо, у которого интерес к женщине угасает столь же быстро и непредсказуемо, сколь и вспыхивает. Мужчиной владеет похоть, которая, будучи в некий период времени направлена с большой интенсивностью на один объект, вдруг без особых причин перенаправляется на объект совершенно другой. Таков твой дядя Натаниэль Уокер, типичный представитель виргинской белой знати. Думаешь, он, находясь в Теннесси, по-прежнему вожделеет Софию? Поверь, Хайрам, он давно утешился – было с кем.

– Но ведь он посылал за Софией! Всего две недели назад!

– Ну и что? Наверняка это была прихоть ностальгического свойства.

Не много я знал агентов, своей фанатичностью равных Коррине Куинн, – и все они, эти одержимые, были белыми. Институт рабства они воспринимали как личное оскорбление, как мерзкое пятно на собственной репутации. Они видели чернокожих женщин, продаваемых в бордели, видели истязания отцов на глазах у детей. При них в вагоны, трюмы, тюремные камеры заталкивали, словно скот, целые невольничьи семьи. Институт рабства унижал человеческое достоинство этих белых, ибо крушил святое – присущую людям естественную убежденность, что они – хорошие. Преступные действия родственников, соседей, земляков беспрестанно напоминали этим белым фанатикам, прямо-таки в глаза тыкали: ты, образчик добродетели, тоже можешь опуститься до подобного. Сколько ни проклинай братьев своих, сколько ни открещивайся от варваров, родство остается родством, уз крови никто не отменял. К чему я клоню? К тому, что для Коррины и иже с нею оппозиция была формой тщеславия, а ненависть к рабству как социальному явлению по глубине, по накалу многократно превосходила симпатию к рабу как к человеческому существу. Именно по этой причине Коррина, ярая противница рабства, столь легко приговорила меня к яме, а Джорджи – к смерти. Именно поэтому надругательство над Софией она облекла в слова и выражения, годные разве что для памфлета.

Все эти мысли оформились в моей голове много позже. А в тот момент мною управляла не логика, но ярость, причем злился я не потому, что Коррина охаяла нечто мне принадлежавшее – иными словами, мой личный выбор, но потому, что она дурно отозвалась о женщине, образ которой позволил мне выстоять в самые кромешные времена. Впрочем, выхода ярости я не дал. Что-что, а маску носить жизнь меня научила – и задолго до встречи с Корриной. Я просто сказал:

– Их обеих нужно вызволить.

– Вовсе нет, – возразила Коррина. – Права на Софию скоро будут у меня, а значит, ей ничего не грозит.

– Ну а как же Фина?

– И для Фины тоже сейчас не время. Слишком серьезные процессы запущены, Хайрам. Да, конечно, графство Ильм в упадке, силы его тают с каждым днем, а наши соответственно умножаются. Но мы должны соблюдать осторожность. Я и без того не единожды навлекла на себя подозрения – да хотя бы старфоллским делом. И не забывай о своей попытке побега с Софией. Кстати, ты в курсе, что я ее из тюрьмы забрала? Она рассказывала тебе?

– Да.

– Следовательно, ты должен понимать. Мы ведем войну сразу на нескольких фронтах. Возникни хоть малейшее подозрение – пострадают наши люди, сорвутся проекты. – Тут Коррина оставила поучающий тон, заговорила почти просительно: – Послушай, Хайрам. Я – мы все – очень ценим тебя как агента. Информация, предоставляемая тобой об отце, открывает перед нашей организацией небывалые возможности. Честное слово, мы о таком даже не мечтали. Пусть ты не сумел постичь механизмов Переправы, все равно уже многократно оправдал все риски, которых нам стоило твое вызволение. Однако действия ячейки должны строиться на логичности. Сам подумай, на что это будет похоже, если сбежит наложница Натаниэля Уокера, только-только мною выкупленная? А Фина? Ведь она со всей округи белье в стирку собирает, все ее знают – и вот она вдруг перестает объезжать соседей своего хозяина? Куда делась, спрашивается? Нет, Хайрам, подобных рисков мы себе позволить никак не можем.

– Но ведь вы обещали.

– Да, и обещание сдержу. Только не сейчас. Всему свое время.