Ну точно. Хоть бы раз он
За окном проносились неправдоподобные краски кустов. Красное, зеленое, желтое. Вот и осень. Тут она была в разгаре. Они стояли в тамбуре. Курили — не траву. Хотя у них был с собой мешок травы! — когда они покидали бухту, мужики сунули им на прощание. Вот, они стопят на трассе, укуренные до младенческой эйфории: и вдруг доходит, что у них на кармане — лет на 8 строгого режима! Сбросили в Виннице, там у одной был брат в армии. Брату трава не пошла (он увлекся ею после; лет в тридцать; до того еще — как до неба); зато его напарник по кочегарке — вставился, и ночью играл в волейбол! Без мяча.
— Он не мальчик. — Подруга, выныривая из транса.
— Мне кажется, он не добыл, мальчиком. — Таня. — Я себя чувствую как будто старшая, с ним.
Тяжелый случай.
Подруга оценивала Таню, как на рынке. Ну да, можно было сказать. Как все пионервожатые: накурятся травы, увидят молоденьких девчонок — и сразу мальчиками не добыли. Есть же еще помоложе — вот эта «детдомовская». Можно было напомнить: Таня ей рассказала, — браслет на нем задержался ровно на час. Когда она полюбопытствовала; девочке Валеркиной подарил, сразу ответил. Она хорошая, маленькая. Девочка потом рассекала по бухте, с черным, мужским, Таниным браслетом.
Но это неправда. Никакой фальши не было в Сергее. Был такой, какой он был. Обычный.
— Значит, вы все-таки поговорили… — вместо этого, чтобы что-нибудь сказать.
— Ну да. Много.
— А еще что вы делали? Целовались?
— Да.
— Много успели, — оценила подруга. «А что вы будете делать осенью?» — но эти слова застряли у ней в горле. Не пробиться.
Но Таня заговорила. Она процитировала целым абзацем:
«— Но в октябре здесь кто-то будет?
— Здесь не будет никого.
— И тогда?
— Всё. И тогда всё. Пошли спать сейчас. Твоя подруга, нехорошо ее заставлять ждать».
— Спасибо, конечно, — сказала подруга. Можно было сказать: я не мамаша тебе, зачем уж так. Но не выдержала цинизма: — Офигеть. Я не понимаю, что это за человек. Вроде бы как все — говнюк такой. Ты смотри, как он заедался, когда не по нем. Этот Виктор бедный… я бы не знаю что сделала, если б со мной так. Шутки тупые, анекдоты… И при этом…
Таня, проснувшись, смотрела на нее с радостью.
— Старый, — свернула подруга. — Красивый… как смоляное чучелко. Не грузин, не татарин, кто — венгр? Если смотреть — только на него, смотреть смотреть… то красивее нет.
— И при этом он тебя увидел, — тихо закончила она.
—
В сентябре Таня действовала методично. Не картошка. Третий курс на картошку не посылали, можно было бы откосить. Месяц получить свободный.
Она пошла в деканат. Проблемы с родственниками. «Мать заболела» — такого она бы никогда вслух не произнесла, помним, была очень суеверна.
Проблемы с родственниками. Младшая сестра загуляла. Мать звонила, переживала.
Но поехала она не к родственникам. Поехала в Питер. Маленький рюкзак с собой — совсем маленький, не летний. Это важно.
Питер — в другую сторону, прямо скажем: в противоположную. Учитывая, что в заявлении в деканате она написала «по семейным обстоятельствам, прошу отпустить на неделю», — любое отклонение становилось критическим.
В Питере ожидала подруга. Она подняла такую пургу, всех взбаламутила. Таскалась по Невскому целой процессией, прохожих останавливала — «а вы видели? Вот эта сейчас едет в бухту. Она едет, он ее ждет, ну, вы поняли?» Шутка. Но что-то вроде того она и делала. Таня ничего не имела против. В некотором смысле она отсутствовала.
Утром встретились; а во второй половине Таня загрузилась в поезд. Билет был куплен заранее. Студенческий, цена рубилась пополам. Не действовал. Они действовали до 15 сентября. Сентябрь и кончался этим днем.
Посадив Таню, подруга повернулась к группе поддержки:
— Шабаш. — То, что обозначает это слово, она и имела в виду. К шести часам вечера мы напоем в переходах пятьдесят рублей и отправим ей вслед телеграфным переводом до востребования. Она это Тане обещала, вслух. Ни о чем Таня ее не просила. Она взяла руководство операцией на себя, как всегда.
Она не имела никакой возможности следить за событиями. Позвонить ей? — она сама жила в Москве у своего, который сам жил в общежитии. По решетке каждый день через второй этаж, назад — через вахту, там злая Лиля Соломоновна. Сверкала глазами: а эта опять? откуда? Знала она, откуда, сделать ничего не могла, решетку заваривали, надваривали — все равно отгибали: столица, гласность, все с цепи сорвались. «Отбей телеграмму, с почты, когда получишь». — Чтобы у нее были деньги на обратную дорогу (на всякий случай); еще — доехать до бухты.