Танина смерть

Сергей уходил. Как будто ему мало было этого сгущенного в нем взрыва и хотел добрать где-то еще. В ожидании его продолжали. И он возвращался. Утром проснулись, всё. Нет Сергея.

Время прошедшее, замедляя и пережёвывая, то есть это подруга переживала, а что в Тане — неизвестно, она молчала, как Космодемьянская. Ну и хорошо. Семь километров камнями; по верху бы все семнадцать.

Тут был Володя, он там жил. Ловец рапанов. Они жили здесь в прошлом году. Подруга, она всегда успевала первой, когда Таня с ней познакомилась, была модной столичной урлой. Только Таня попривыкла — бац, уже хиппи. Раздарила все вещи; кое-что Тане перепало. Таня за ней не спешила. Она состригла посоветованную подругой «химию», когда та отросла, с которой она выглядела классической деревенской «тёлкой». Остался короткий ёжик. Или ёршик. Тронутый сверху желтизной — покрасилась, потом тоже состригла. Лицо загорелое в веснушках. Необычайно красивой формы грудь, от тяжести она горбилась. Это было второе лето, которое они были на море. У Тани должна была быть студенческая учительская практика; подруга сделала ей ксиву. Нарисовала печать на фотобумаге, хлопнула, отпарив, на бланк (напечатала на работе на печатной машинке). Осенью Таня отдала на кафедру, почти не волнуясь, — никто не заметил. Подруга уезжала в Ялту — петь на набережной. Таня оставалась одна. Собирала дрова по берегу, было много плавника. Подруга возвращалась спустя сутки с прикупленными овощами. Утром вчерашний чай с овсяным печеньем, и «Золотой пляж». Лежали на камнях под горой, купались, снова лежали. Когда солнце спадало, поднимались. Закат. Тихо, спокойно.

—

Володя заболел. Лежит в своей палатке, пыша жаром. Переплавал, собирая рапанов.

Подруги посмотрели друг на друга. В глазах у обеих такая простота — как две копейки.

Кинули необходимое в Танин рюкзак, у нее поменьше, и бросив на больного скарб, поехали в бухту. По трассе, чтоб быстрее.

—

Бывает под башнями ЛЭП; еще когда электричка подходит; возьми соседку обеими ладонями за щеки: до локтя передастся вибрация — гул.

В километре от финиша сделалось почти невыносимым зримым-ощутимым: возврат (а слизнуло неделю) бешеной ночи. Почти невозможно: тропа на горе, при белом дне, ползет, не исчезла. Сверху взгляд охватывал — вон Папазол; голые коричневые дети купаются, на шеях — крестики, обострился неправдоподобно. Спускаются, шарят, шарят, не смириться, нет. Нет. Зачем мы приехали...

Встретили яркой радостью — «ночные девчонки»! Игорёк обалдел (кличка у него была: «Шмелёв»; кто дал? — конечно). К обеду попали: жрали Витину тушенку.

— А Сергей уехал тогда. — (Только так: не Серый, не вот как-нибудь — там, «Слепой».) — Мы думали, с вами?

—

Могучего Папазола, как танкер, сорвавшийся с причала, шатает по всей бухте из конца в конец. С гудком — SOS!

— Кто может сделать блины?! Без яиц.

Его сторонились; помалкивали. Папе блинчиков захотелось.

Одна, конечно, могла ли удержаться? — Я умею.

На огромной сковороде, криво вмостив в очаге. Папазол сгрузил центнер ингредиентов: мука, сахар, кефир, — Соду! — потребовала она, —без соды не буду. — Послушно смотался за содой; понятия она не имела, можно ли без яиц. Плюх! — первый, понятно, комок. А вроде получалось.

Тут Сергей:

— Попробуем блинка. — М-мм. И вон тот.

Она намеревалась соорудить стопку в полметра; вручить Папазолу — потом пусть угощает. Почему этот едок считает, что ему дадут?! И со всем он так.

Сергей вырвал блина четыре, с огня. Насытив голод — или самомнение, отвалил, дальше шариться где что интересно.

Тем, что она исполнила этот… «госзаказ» — сразу повысив свой статус до немыслимой высоты: «ночные девчонки» после купания в шторм, но: «женщина, которая сделала блины без кефира». В качестве таковой поимела право обращаться к Папазолу.

— Почему вы все любите Сергея?

Может быть, не так. «Уважаете?»

Папазол — с натугой: «еще разговаривает?» — тем не менее согласился. — Ну, он смотрящий.

Вот как? То есть Сергей — бандит. Повращала это так и сяк. Отставить. Не ложится.

—

Они нажрались до скотского состояния.

Влупил дикий дождь. Там, откуда они уехали, тоже влупил: по палатке с простаком Володей — а он их рапаном кормил (бегали на склон дристать); разговаривал как умел. Совесть замучила? Ни в малейшей степени. Выживет — снова будут разговаривать.

Не иначе как телепортацией перемахнув гору — тропа бурлила глиняным ручьём — на пустом пляже; на морском камне. Плечом приплюснув плечо. Вокруг вода.

Вода бьет по головам. Подруги, моргая, пялятся перед собой. В черепушках плывет, не понять, где чьи мысли. Таня открывает рот, чтобы изречь:

— А море красивое… Оно, блядь, красивое.

«Что он тебе сказал?» Таня перестала быть Космодемьянской. Обычные дела — откуда, чем занимаешься. Потом спросил: можно тебя погладить по голове? Таня разрешила. А можно я тебя? Взявшись за руки, вернулись. Это рассказывать?

— Он король, — говорит Таня.