— Крепитесь. — Он похлопал меня по спине и слегка сжал плечо. — Возвращайтесь в палату. Будьте рядом, не оставляйте ее одну на пороге смерти. И скажите ей, как сильно вы ее любите. Пусть она покинет этот мир, окруженная любовью близких.
Поблагодарив его, я смотрел ему вслед, пока он шел к лифту. Затем я вошел в палату. Мать повернула голову к двери. Ее глаза искали сочувствия. Я улыбнулся ей не для того, чтобы утешить, а для того, чтобы она увидела, что ее тяжелое состояние меня не трогает.
Я не расслышал, что она бормотала. Возможно, она хотела извиниться за весь вред, который причинила мне, возможно, теперь, когда она знала, что находится на смертном одре, она нуждалась в моем прощении.
Меня не интересовали ее слова. Я просто взял куртку и ушел, не сказав ей ни слова. Она заслуживала только одного конца — смерти в одиночестве.
Именно это я и собирался ей дать.
62
Палочки с силой ударили по тарелкам, а затем по барабанам. Правая нога отбивала ритм вместе с бас-бочкой. Снова и снова в гипнотическом исступлении, от которого Сестеро вспотела. Музыку дополнял ритм ее собственного сердцебиения. Как обычно, она сливалась с ударными в единое целое.
Тюльпаны, монахини, отец… Все растворилось, будто капля краски в безбрежном море. Здесь есть только она и музыка, музыка и она. И больше ничего.
Она была настолько погружена в ритм, что даже не улыбнулась приходу Олайи. Подруга жестом попросила ее не останавливаться. Когда Сестеро, наконец, оглянулась, Олайя уже держала гитару в руках. Им не нужны были слова, чтобы знать, какую песню они исполнят. Бочка задала ритмический рисунок, и к нему сразу же присоединились аккорды Олайи. И, конечно же, ее голос, ведь Олайя — вокалистка группы.
Это была песня «Берри Чаррак», одной из их любимых групп.
Сестеро чувствовала себя счастливой, пока звучала музыка. Она подпевала во весь голос. Обычно она этого не делала, ведь за вокал отвечала подруга, но сегодня это было ей необходимо.
— Если сверху появятся жильцы, на нас пожалуются в полицию, — сказала Олайя, едва отзвучал последний аккорд.
Сестеро рассмеялась. Подруга была права. Хорошо, что сосед одолжил им этот мрачный подвал в одном из крайних домов у моря. Иначе этих импровизированных концертов не существовало бы.
— С каких это пор ты репетируешь, не сказав нам? — спросила Олайя.
— Я не репетировала. Просто выпускала пар.
— Тебе явно этого не хватало… Ну ты и стучала. Это больше походило на хэви-метал, чем на рок. Я от дома это слышала!
Отложив барабанные палочки, Сестеро встала.
— Я донесла на отца.
Олайя тут же обняла ее, Сестеро положила голову ей на грудь.
— Ты молодец. Не стоит так долго терпеть таких людей.
— Ты права, но это нелегко. Сегодня он еще не так паршиво себя вел. Возможно, я погорячилась.
Олайя положила руки на плечи Сестеро, вынуждая ее посмотреть ей в глаза.
— Да что ты! Еще не хватало, чтобы ты чувствовала себя виноватой после всего, что он с вами сделал. Не смей.
Сестеро робко кивнула.
— Ане, не смей! — потребовала подруга. — Да, он твой отец, но он это заслужил.
Сестеро глубоко вздохнула.
— Ты права.
Она знала, что ведет себя совсем как другие жертвы домашнего насилия после того, как подают заявление на своего обидчика, и это ее разочаровало. Она ожидала от себя большего. И это тоже было неприятно сознавать. Она должна стать менее требовательной к себе, она точно такая же жертва. Это нужно принять и спокойно обдумать.
— Сыграем еще? — Олайя указала на барабаны.
— Конечно. Ты же не думала, что так быстро вернешься домой? — Сестеро шутливо толкнула ее в плечо.
— Только отпусти меня к девяти утра. Мои ученики вряд ли будут рады пропустить физкультуру, — пошутила Олайя, намереваясь взять первый аккорд.
— Снова «Берри Чаррак»?
— Как насчет «Белако»? Сыграем Over the edge? — предложила Сестеро.
— Да ты в ударе, — подруга заговорщицки ей подмигнула. Она понимала, почему она выбрала именно эту песню, «За гранью».
— Мне нужно выплеснуть эмоции… Кстати, Олайя, твое предложение еще в силе?
— Какое именно?
— Жить вместе.
Лицо Олайи озарила радостная улыбка.
— Я совершенно счастлива и обещаю, что ты об этом не пожалеешь.
63
Холодный свет зарождающегося дня придавал лесу монохромный оттенок. Золотые тона осени спали в ожидании того момента, когда робкий луч солнечного света вернет их к жизни. Хулия смотрела на пейзаж, не видя его. Она находилась в Ламиаране, долине ламий, не ради панорамных видов, а в поисках ответов на вопросы, которые мучили ее в течение нескольких дней. Она знала, что здесь ей не место.
Но это дело нескольких минут. Что-то подсказывало ей, что Сестеро ее не осудит. Ей нужно поговорить с Сарой, пока равнодушные полицейские допросы не помешают ей сделать это в качестве дочери, отыскавшей родную мать, которую она не знала всю жизнь.