Танец любви

Майор Шестопал вот уже несколько часов топтался по канцелярии. Домой он так и не ушел. Наступило время вечерней поверки, но и на поверку никто из суворовцев не встал. Было похоже, что рота взбунтовалась, и майор, выслушивая доклад дежурного по роте, понял, что лучше оставить всех в покое — сейчас были важны не столько режим дня и дисциплина, сколько снятие напряжения и спокойствие…

Кроме того, командир роты хотел понять сам, что же в конце концов случилось с подчиненными… Думая об этом, Шестопал невольно вспомнил майора Серова — его методу в отношениях с ребятами.

Что ни говори, а ведь Серов своим поведением многие конфликты как бы отвлекал на себя, в то время как ему, командиру роты, было сподручнее играть в демократичность и понимание. Новый офицер — майор Лошкарев — нарушил это равновесие: он не стал Серовым, а его демократия и даже заигрывание суворовцам на руку, вот они и сели на голову — он сам оказался в положении Серова и расхлебывать теперь предстояло ему.

«Конечно, многое — в Лошкареве, — думал командир роты, — на него нельзя положиться. Вот если бы он рвался в ротные и мутил воду, тогда все было бы по-иному… Но этот афганец настолько пассивен… Хоть бы, дурак, рвался в ротные!»

Майор Шестопал выругался и, захлопнув канцелярию и не обращая внимания на дежурного суворовца, быстро спустился вниз к выходу на плац.

Он шел по обледенелому асфальту к трибуне, чувствуя на сухом лице свежий ветерок, и старался как-то отвлечься. Но отвлечься не получалось: мысли роились и мучили его.

— Знаешь, майор Шестопал, — сказал он себе чужим голосом, — поставить себя в такое глупое положение мог только осел…

34

Наутро рота не вышла на завтрак. К тому же прошел слух, что майор Шестопал ездил домой к Карсавиным. Сереги дома не оказалось, а мать, женщина волевая и едкая, встретила ротного недружелюбно.

— Если с моим сыном что-нибудь случится, я подам на вас, товарищ майор, в суд.

Похудевший и подавленный, майор тем не менее был как никогда чисто выбрит и подтянут. Он стоял в кабинете полковника Юферова и слушал его надменно раздражительный голос, лишь изредка мрачнея лицом и оправдываясь.

Полковник Юферов хмурился — он больше всего был недоволен тем, что майор Шестопал разрешил бежать суворовцам без шапок… Теперь и сам майор понимал эту несуразность; но тогда-то это случилось как-то само собой — теплая, влажная погода… Как раз на марш-броске многие и заболевали, так как в шапках было невыносимо жарко, потно, и суворовцы, срывая их, бежали с мокрыми головами.

Вошел сам генерал, исподлобья взглянул на майора Шестопала. Был он ниже ростом, но, широкий в плечах, выглядел по сравнению с майором тяжеловесом.

— Набардачил, — гнусаво заметил Репин.

Хромовые сапоги генерала чуть-чуть мелодично поскрипывали. Крутанув тяжелой, сильной шеей, он вдруг заговорил быстрым волжским говорком:

— Почему надо обязательно тупо, по старинке, по фельдфебельски… Не могу понять, Георгий Иванович, — вздохнув, обратился он к Юферову. — Никак не могу понять наших строевых офицеров. Ведь это же суворовское! Учебное заведение, где пацаны, как губки, впитывают всю глубину нравственного поведения… — Генерал побагровел даже. — Договорились же! Будет кружок по творческой психологии… Общее развитие, которого у нас как раз мало… Чего там, у мальчишек совершенно низкий рейтинг! Но посмотрите, как ротные сводят все на нет… Кружок — пожалуйста! Постепенное сопротивление начинается потом. — Генерал откашлялся. — Суворовец рвется на кружок, а его — снег чистить, да еще в наряд… Найдут, где заткнуть дыру. А когда руководитель кружка обратился к помощнику дежурного по училищу, майору Кабанову, помочь всего-то обзвонить роты, собрать кружок — тот в позу: «Не мое дело! Из принципа! Вот прикажет мне начальник училища, вот тогда и позвоню!» Вот какие мы стали, майор Шестопал, казенные…

Шестопал, понуро склонив голову, туповато стоял перед генералом. Многое он хотел бы сказать начальнику училища, но слова застряли в горле и он молчал.

— Вот что, — из-под полуприкрытых век холодновато взглянул Репин, — в роте нужен порядок. Только, пожалуйста, без поиска виноватых. По-доброму.

У Шестопала от волнения ослабели ноги, но он нашел в себе силы и твердо сказал генералу:

— Слушаюсь, товарищ генерал. Конечно, по-доброму.

Майор вышел из главного корпуса и тут узнал, что в роте был командующий округом.

Генерал-лейтенант, заехав в училище, почему-то решил заглянуть в первую попавшуюся роту. В спальном отделении было темно, и многие спали. Включив свет, генерал изрядно удивился:

— Помилуйте… Чем вы здесь занимаетесь?

Кто-то не растерялся, звонко отрапортовал:

— Уроки учим.

— Вот как? — еще более удивился генерал, но почему-то подобрел.

— Ладно, — сказал он, — учите. — И потушил свет.

Об этом инциденте генерал никому не сказал ни слова и потому вызвал в суворовцах доброе чувство: не перевелись на свете еще порядочные люди.