А Наташка оказалась такой же болтливой, как и сам Карсавин. Все было нормально, и генерал держал нейтралитет, пока на суворовском небосклоне не появилась мадам Софья…
Серега кусал губы и чувствовал себя худо.
Ему не составило труда вообразить картину, как начальник училища вызвал ротного и, круто повернув голову, недовольно выговорил ему, как это умеет делать только генерал, с мягкой, язвительной улыбочкой:
— А вы, майор Шестопал, оказывается, совершенно не знаете своей роты. Разберитесь!
Он-то, Серега, знал, как майор Шестопал боялся генерала. Ротный, по его пониманию, был мужик справедливый, и Карсавин разделял его положение: что, собственно, оставалось делать ротному?
…Серега вылез из своего убежища, где немного успокоился и остыл. Он знал, что в училище ему делать нечего. Дома — тоже… Потоптавшись, он вышел на дорогу и вскочил во встречный автобус, который шел на знакомую улицу. Там жила мадам Софья.
33
Занятия шли как-то сами собой. В роте сразу снизилась успеваемость. Майор Шестопал ходил с высоко поднятой головой, с упрямым огнем в глазах. Раньше, бывало, и веселым словцом перекинется, и улыбнется приветливо, теперь же суворовцев роты он словно не замечал: одни жесткие приказания — и только.
Что это — обида? А, может быть, вызов?
Марш-бросок был не запланирован и об этом кое-кто заикнулся. Но Шестопал лишь резко оборвал:
— Прекратить разговоры!
— Ешь суп с грибами и держи язык за зубами, — едко бросил Скобелев.
Ротный взорвался:
— Скобелев! Два наряда вне очереди!
Зима была с оттепелью. Промозглый, неприятный день стервенил душу, к тому же ротный предупредил:
— Попробуйте только не уложиться в отведенное время! — И, обращая внимание всех суворовцев, специально посмотрел на командирские часы.
Бежали без шапок. В них было, как всегда, жарко — и суворовцы с удовольствием освободились от ненужной поклажи. Тем более, поначалу было легко, весело — и даже забавно. Хочешь, ротный? Пожалуйста! Мы и не то можем, ваше благородие!
Но потом пришла усталость. Раскрасневшиеся лица были напряжены, и радушное настроение быстро исчезло.
А вместе с усталостью пришла обида. Если в прошлые марш-броски рота пыталась доказать себе и другим ротам, на что она способна, то теперь этой необходимости не было. Пацаны — не дураки и понимали, что, если эксперимент ротного удастся, он будет частенько пользоваться им как мерой для устрашения.
— Пацаны, мы что — бараны? — крикнул властно Горлов. Его возбужденное лицо, почти портретное — большое, овальное, украинского типа — вздрагивало, не стыкуясь с решительными искрящимися глазами.
— Ротный из нас жилу тянет, — громко вторил Горлову Скобелев, — ему-то, дубоватому, что? Небось, в канцелярии портянки на батарее сушит…
Бег сразу замедлился, и по строю пробежал волнообразный смешок, докатившийся до первых рядов и до майора Лошкарева. Лошкарев, единственный из офицеров, бежал на равных с суворовцами. Ребята, хотя и молча, но оценили это — клевый мужик.
То, что рота не уложится по времени, майора Лошкарева не волновало: он был против марш-броска, но вызвался первым бежать с суворовцами, словно этим решился доказать командиру свою солидарность с ними.
— Ребята, потише, — взмолился майор Лошкарев, — собьете дыхание…
Какое там дыхание! О нем уже давно никто не думал. Всех мучила одна мысль — скорее отмаяться, да в роту. И хотя строй потерял первоначальную стройность и душевное равновесие, суворовцы еще бежали весьма хорошо. Привычные к нагрузкам, они могли бежать и дальше, но болезнетворный психологический вирус уже делал свое дело — задние ряды отстали, перешли на шаг, образовав в строю брешь, а на повороте, на самом главном отрезке марш-броска, рота неожиданно перепуталась, и суворовцы с бега перешли на обычный шаг…
Майор Лошкарев озабоченно взглянул на ряды суворовцев и приказал всем остановиться. Старшие вице-сержанты подравняли строй, и суворовцы пришли в казармы в колонне пешим строем.
Майор Шестопал, постукивая сапогами, мерз на плацу у трибуны, как видно, засекая время. Он был рассержен и обескуражен, и сразу накинулся на Лошкарева. Тот немного смешался, но только немного: лицо, побледневшее и угрюмое, было решительным.
— Эта пытка, товарищ майор, была выше моих сил. Жаль, если вы этого, Силантий Иванович, не поймете.
Командир роты заметно надулся, почернел и, сжав губы, быстро пошел по плацу в казарму.
Майор Лошкарев дал команду разойтись, и суворовцы резво побежали вслед за ротным, быстро нагнав его.
Дальнейшие события в роте разворачивались совсем неожиданно, и не только для командования. Рота не вышла на ужин. У одних болело горло, других знобило.
Ротный сам ходил по взводам. Но суворовцы, прямо в форме, плашмя лежали на койках, и никто из них не собирался вставать. Пришел начальник медчасти. Посмотрел кое у кого горло, поставил градусник — температура. Покачав головой, он кисло сказал Шестопалу:
— Дело пахнет керосином.