Читаем Там, на сухой стороне полностью

- На что ты глядел? - требовательно спросил Моуэтт.

- Просто думал, - ответил Чантри. - Клайв был непростым человеком. Я должен постараться думать так же, как и он. Тебе может показаться, что я о чем-то мечтаю, но на самом деле я думаю.

Мак Моуэтт поерзал на стуле.

- Это твои похороны, - лаконично сказал он, - но у меня кончается терпение. И у моих ребят тоже.

- Ты еще не повесил убийцу моего брата, - сказал Чантри. - Я дал твоим людям две недели.

Моуэтт вскочил и тыльной стороной ладони ударил Чантри в рот. Тот отшатнулся, ударившись о стену. Люди, стоявшие снаружи, немедленно появились в дверях.

Моуэтт махнул рукой.

- Все в порядке, успокойтесь. Просто он мне надерзил. Я с ним справлюсь.

Моуэтт снова сел, и Чантри поднял упавшую книгу. Во рту чувствовался привкус крови, а губа стала быстро распухать.

- Попридержи язык, - сказал Моуэтт. - У меня нет лишнего времени.

Чантри поднял глаза на окошко. Там, рядом с большой гранитной скалой, где вниз вела тайная тропа, виднелось мерцание - кусочек слюды в камне, отражающий свет. Чантри оторвал от него глаза и понял, что нужно делать. Риск был велик, очень велик. Не исключено, что придется вступить в перестрелку на близком расстоянии, где его вполне могли убить.

Он улыбнулся.

- Чему это ты улыбаешься? - потребовал ответа Моуэтт.

Чантри продолжал улыбаться.

- Просто думал, как вытянутся ваши лица, когда я найду это, - ответил он, - потому что я уверен, что найду не то, что вы думаете. Ты был дураком, Моуэтт, ведя своих людей за радугой. Нескольких из них убили, нескольких ранили, и все из-за ничего.

Чантри хотел, чтобы Моуэтт снова подошел, может быть, снова ударил. Он должен подойти.

- Я также улыбался, - добавил он, - думая о том, какие мы же все глупые. Всякий когда-нибудь умрет. Единственное, что мы знаем о жизни, это то, что из нее никто не выходит живым, так почему бы не прожить ее гордо? Моуэтт, ты вонючий трус, потому что ударил невооруженного человека. Ты не джентльмен, и даже не тень джентльмена. Ты - главарь трусливой банды ублюдков, и ни один из них не выстоит против любого молокососа в честной драке. И ты, Мак Моуэтт, считаешься предводителем? Я видел, как ты уступил Фрике - испугался встать с ним лицом к лицу.. Ты - ничто, Моуэтт, ничто. Даже мышь смелее тебя.

Чантри был готов к нападению, но оно не последовало. Мак Моуэтт, усмехаясь, откинулся в кресле, глядя на него холодными, хитрыми глазами.

- Слишком много разговариваешь, Чантри, - сказал он, - но у тебя ничего не выйдет. Я знаю, на что ты надеешься - думаешь я разозлюсь, кинусь на тебя, а ты попробуешь выдернуть мой револьвер и завязать перестрелку. Нет, ничего у тебя не выйдет. Да, я разозлился, это точно! Что же касается Фрики, я с ним еще разберусь, и без твоей помощи. А тем временем даю одну минуту, чтобы ты сказал, где спрятано золото.

Моуэтт вынул из кобуры револьвер и покачал его на руке дулом вверх.

- Читай, - зарычал он.

- "Вся наша жизнь - лишь арка, в чьем проеме

Мерцает неподвижный мир. Его границы

Все время меркнут, пока я двигаюсь."

- Ничего мне не говорит. - Револьвер твердо лежал на его ладони, направленный в грудь Чантри.

- Смотри, Моуэтт: окно - это арка, а глядя из него, ты увидишь отражение солнца в слюде. Это мерцание. Если ты чуть отвернешь голову, мерцание исчезает. Это "Все время меркнут, пока я двигаюсь.".

- Спасибо, Чантри, - усмехнулся Мак Моуэтт. - Теперь ты дал мне все, что нужно.

Он отвел курок револьвера.

Что там с ними происходит, я не знал. Знал только, что если нам с Марни суждено выбраться из этой ситуации живыми, надо что-то делать, и делать быстро.

Уайти был крутым, тертым мужиком, с которым по собственной воле никто связываться не станет. Он сидел и раскладывал пасьянс засаленной колодой карт, сидел лицом к нам, так что и двинуться было нельзя, с картами в руках и шестизарядником под боком - на куске коры, которую он отодрал от разбитой молнией сосны.

Слим вернулся и наблюдал за игрой Уайти, и вдруг я поднял глаза и увидал руку. Она мне махала - это был старик. Он стоял на опушке леса и вроде как подавал какие-то знаки - махал, как мне показалось вначале на Слима, а потом на себя.

Я тут же понял, что он хотел сказать: он собирался снять Слима, а мне оставлял Уайти. Ну, скажу я вам, он брал на себя задачку куда полегче. Связываться с этим Уайти - все равно, что лезть в пасть гриззли, но я был готов и к этому.

Я протянул руку, коснулся запястья Марни и чуть пожал его, чтобы она знала, что сейчас кое-что будет, одновременно согнув ноги для быстрого прыжка. Я до нее дотронулся в первый раз.

Старый охотник прицелился из своего старого буйволиного ружья, а я глянул на Слима и не мог удержаться, чтобы не сказать: - Прощай, Слим, - и он поднял на меня глаза, в этот момент грохнул выстрел.

У меня не было времени посмотреть, что он с ним сотворил, потому что одним прыжком кинулся на Уайти и снизу двинул его прямо в рожу. Он повалился на землю, пытаясь схватить шестизарядник, который свалился с куска коры, а Слим уже лежал рядом со мной, суча ногами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное