Когда он спустился к скале, месту, которое он знал с самого детства, уже почти стемнело, и ему пришлось почти на ощупь продвигаться вдоль нее, цепляясь за влажные холодные камни. Пальцы хорошо помнили поверхность скалы, и, когда на уровне груди он нащупал выступ, осталось только подтянуться. Небольшой грот, куда он еще ребенком научился забираться и сидел там в гулкой тишине, отражал звуки моря и давал ни с чем не сравнимое ощущение защиты – за спиной громоздились скалы и возвышался город, с крепостными стенами, надежными водостоками и трудолюбивыми горожанами. Ему так нравилось ощущать это скалистое объятие и видеть, как внизу, совсем рядом бушует море – холодное и суровое, но неспособное его здесь достать.
Он долго смотрел на море, едва видимое в сгущающейся темноте, и ему казалось, что рядом с ним гигантское животное – шумно дышащее и солено пахнущее, укрощенное неприступностью скал, но не покоренное. Море было живым, это знал каждый житель города, и, как все живое, оно имело свой непредсказуемый характер. В какой-то момент оно как будто начало успокаиваться, стихать, и Ганс то ли задремал, то ли замечтался.
Дерево под ногами… Лодка? Плот? Рот, полный соленой воды… Лесная чащоба, ветки раздирают плечи, он бежит, и кто-то бежит за ним. Темно. Очень страшно. Даже не страшно. Жутко… Кто-то в опасности. Его нужно спасти. Это может сделать только он. Он готов отдать жизнь, чтобы только спасти! И не может. Кто-то умер! Он не смог ничего сделать. Кто-то умер! Темнота. Холод. Боль…. Нет смысла жить. Но он живет. Земля, везде земля, даже во рту. Ему не выбраться… Листья. Зеленые, яркие, светящиеся. Он не видел раньше таких листьев. И все, потому что… чуть выше – солнце! Яркое, ослепляющее, проникающее, такое острое, что на него больно смотреть! Солнце! Он видел солнце!
Ганс просыпается и в первый момент не понимает, где он. Вокруг темнота, шершавые камни, затекшие ноги и руки болят. Он в гроте. Моря почти не слышно. Ему трудно начать двигаться, пока он не вспоминает, что только что он видел солнце. Ему приснилось солнце! Именно этот сон снился ему каждый раз, когда он, замерзший и изможденный от внутреннего напряжения, засыпал перед очагом. Он видел солнце! Он знает, какое оно! Ему нужно снова увидеть солнце и всем рассказать об этом. Все непременно должны узнать. Это очень важно, потому что солнце делает все таким ясным, ярким и живым. Мир становится прозрачным и огромным, когда в нем нет тумана, видно каждую мелочь, каждую деталь, и при этом можно рассмотреть то, что вдалеке!!! Ганс был потрясен. Он не мог придумать солнце, он его точно видел и во что бы то ни стало намерен увидеть снова.
Сначала он хотел рассказать о солнце, которое он видел во сне, всему городу… или друзьям, или Клаусу хотя бы. Уж Клаус-то понял бы, что это значит – видеть настоящее солнце. Но чем ближе он подходил к своему дому, взбираясь по крутым склонам, тем большие сомнения охватывали его. Что-то внутри сжималось то ли от страха, то ли из смутного желания сохранить все в тайне.
Она, конечно, не выдержала долго и через день уже послала их всех к черту. Вышла из комы, в которую ее вогнал этот странный поворот сюжета, нахлебалась стыда и ненависти к самой себе за идиотизм и овечью жертвенность, разозлилась и послала их к чертям собачьим. Ну да, сцена вышла некрасивая, она выглядела как последняя идиотка, которая сначала на все согласилась, а потом разоралась и сказала, что «здесь им нечего торчать вдвоем!.. Тут не гостиница и не общежитие»… И вообще, у нее «скоро мама приезжает». Это было совсем малоубедительной ложью, что все трое моментально поняли. В квартире повисла неловкая тишина.
Леночка все сразу поняла и с почему-то торжествующим видом начала собирать нехитрые пожитки, Димочка недоумевал, похоже, по-честному не соображая, почему же Нюсик так внезапно, без особых причин переменилась. Когда за сладкой парочкой закрылась дверь, она почувствовала себя отважным маленьким воином, изгнавшим коварных врагов, хитростью проникших в город. Она с бешено бьющимся сердцем, с трудом удерживаясь на ватных ногах, заварила себе чаю, заливая треугольный «Липтон» кипятком так, будто готовила триумфальный напиток.
Через полчаса на нее навалилась страшная усталость, ее перестало трясти, подкатили слезы, а за ними – пустота.
Такая, от которой не хочется жить.