Там, где дует сирокко

– Тогда… просто любой кофе. И какое-нибудь печенье. Женщина кивнула, повернулась, качнув крутыми бёдрами, и Замиль заметила, что та не носит платка для прикрытия волос, и вообще выглядит… просто. Так в Мадине выглядел народ в порту, где было больше всего старых людей и просто сброда со всего мира. В таком виде её бы не пустили в торговый центр, но, кажется, здесь это и не было так важно.

Кофе с густой молочной пенкой оказался неплох, хотя Замиль с грустью вспомнила те чашечки тягучей горечи, которые она цедила дома, в «Аль Куодс». Бара наик, с каких пор она начала думать о своём весёлом районе бывшего Палермо как о доме?

Грызя печенье, принесённое хозяйкой – похожее на тунисский макруд, немного вязкое – Замиль продолжала оглядываться по сторонам. На улице было людно, как для улочки захудалого портового городка в будний день. Проехал курьер, чернокожий мальчишка на велосипеде, за его спиной болтался алый рюкзак с броским слоганом на арабском. Появились трое мужчин в потрёпанных джинсах и плотных несмотря на жару светло-голубых рубахах навыпуск. Они громко говорили по-итальянски, смеялись и жестикулировали, направляясь вниз, к порту. Здесь все улицы вели к порту.

В доме напротив открылась балконная дверь, и пожилая женщина в бигуди и с зажатой в уголке рта сигаретой повесила свои панталоны на крючке.

Да уж, от старого мира здесь явно осталось больше. И ведут себя местные…

Не успела Замиль додумать эту мысль, как у неё за спиной раздались шаги, и густой женский голос выкрикнул:

– Канделора! Ты здесь?

Замиль подавила желание обернуться и украдкой скосила глаза. Слева за её спиной за соседний столик грузно опустилась женщина, темнокожая, но одетая в рабочую одежду. Даже отсюда Замиль видела разношенный кроссовок на её широкой ноге, небрежно поддёрнутое вверх платье, открывавшее шоколадного цвета голень. Ох, проходил бы здесь истинный махдист и увидел бы это непотребство…

Дверь бросила солнечный зайчик, качнувшись, и знакомая уже Замиль официантка появилась на входе.

– Джиана! Давно же тебя здесь не было, старая перечница, – голос её в этот раз зазвучал гораздо теплее, словно она увидела добрую знакомую, – я уж думала, ты совсем забыла про нас!

Она заскользила к столику, за который села африканка, с удивительным для её веса проворством. Гостья приподнялась, женщины обнялись и расцеловали друг друга в щёки. Замиль поспешно схватила оставшееся печенье и сделала вид, что примеривается, как его откусить, не прекращая при этом слушать. То, что женщина из старых людей приветствует как подругу африканку, одетую в одежду назрани, уже было достаточно любопытно. О чём они, интересно, тут судачат?

Женщины говорили по-итальянски, домешивая и чисто сицилийские словечки – так обычно говорили «старые люди», и Замиль почувствовала странный укол ностальгии. Она, конечно, не забыла итальянский, но уже давно большую часть времени говорила по-арабски.

Cобеседницы, по-видимому, привыкли объясняться громко и экспрессивно и даже не думали понижать тон из-за её соседства.

– Я уж не знаю, куда теперь Клеопатру девать, – рассказывала новоприбывшая, та, которую официантка назвала Джиана, – garzu[4]-то её совсем свиньёй оказался, прости Господи, и вот всё.

– Я слышала, что у вас сорвалась свадьба, – голос толстой официантки звучал теперь сочувственно, хотя не стал от этого тише, – ну что ж, caramia, хорошо хоть сейчас это выплыло, а представляешь, уже бы после свадьбы, а по этим временам…

– Я уж такие планы строила, – продолжала Джиана, словно не замечая попыток собеседницы пособолезновать, – пристроена, значит, хоть эта будет в пекарне бухгалтерию вести да муку закупать, дело-то непыльное. Не мыть же ей полы у Таонги полжизни, как я.

Замиль, делавшая вид, что увлечена печеньем, так и замерла, не дожевав откушенный кусок. Таонга? Та толстая стерва, что приняла их, а потом пыталась одурманить и разговорить Джайду? Она-то здесь при чём?

– Я думала, она добрее, ну ты поняла, к… – тут официантка запнулась, Замиль, даже не оглядываясь, ощутила, как африканка, криво улыбнулась.

– Истинная дочь Африки, как и Махди, возлюбленный Изначальным, – в её голосе зазвучала насмешка, – да только когда она тобой помыкает, ей не до этого, знаешь ли. А уж чего я там навидалась за эти годы, Господи прости…

Замиль, до этого слушавшая из чистого любопытства, теперь боялась пошевелиться. Она сама не знала, почему, но ей хотелось знать, что эта женщина сейчас скажет про их хозяйку, к которой с первых минут знакомства она ощутила смутную неприязнь и недоверие.

– Ты и сама знаешь, что о ней по Марсале болтают, – при этих словах официантка, должно быть, кивнула, – родители-то её приехали голодранцами ещё при старых порядках. А теперь смотри-ка, у доченьки свой пансион, и пьёт она кофе с алькальдами мажлис аль-мадина[5] да с шефом полиции, да с…