А впереди собиралась толпа. И он видел, из кого эта толпа большей частью состоит – люди средних лет, одетые в бубу и галабии. Он ещё раз выругался сквозь зубы. Большинство прибывших из Африки в течение дня носили более практичную одежду если не европейского покроя, то хотя бы тунисского или «островного», который от того же тунисского шёл. Если же человек щеголял так, словно только что растапливал печку для чая верблюжьим навозом, то можно было не сомневаться – перед ним ярый махдист. Обычно средних лет – их дети часто бывали, как ни странно, более адекватны – застрявший во временах старого Газавата и грезящий о новом. А всё потому, что не нашёл себя…
Стефано вслушался. Так и есть, толпу собрал какой-то проповедник. Самого проповедника было не видать, но по поведению людей даже отсюда это было видно. Такое не перепутаешь. Гул голосов, в котором угадывалось гортанное звучание арабской речи, хотя слов было не разобрать, застывшие позы, задранные головы. Слушают, как заворожённые. Кто-то здорово их завёл. Стефано оттолкнулся и налёг на педали, ощущая странное любопытство. Ну-ка, посмотрим, что за merda[14] здесь происходит. Спросить бы, но не у кого – вокруг одни магрибские и африканские рожи, никого из старых людей.
И он вдруг почувствовал себя неуютно. Не то чтобы он опасался расправы, гнев уличных проповедников редко прямо обращался на подобных ему, которым сам Махди милостиво разрешил жить на их же земле, но всё же… они тут чужие, он тут чужой.
Голоса долетали всё отчётливей, толпа собралась немалая. В основном мужчины и, как он думал, средних лет, типичные неудачники Острова.
Но явно электризованные. Он вслушался – да, там, в глубине явно вещал какой-то проповедник, но всё ещё нельзя было разобрать слова. Не так уж и хотелось, впрочем.
Но видимо, здесь не проехать. Стефано в очередной раз за истёкшие четверть часа выругался и уже почти решил, что пора ехать в объезд, когда это случилось.
Сначала послышался высокий, тошнотворно-тонкий свисток – такие пищалки носили полицейские. Бог его ведает, почему они издавали именно такой звук, но ведь это арабы, что с них взять. Кажется, с другой стороны толпы раздался звук мотора, видимо, там парковалась машина полиции, и голоса взорвались, как будто они все оказались вдруг между десятками потревоженных осиных гнёзд. Стефано увидел, как толпа оборванцев в бубу колыхнулась, люди размахивали руками, потрясали в воздухе кулаками и, казалось, пытались что-то доказать невидимому отсюда оппоненту. Свистки опять резанули по ушам, а вслед за ними раздался густой звук клаксона и фырчание двигателя. Нет, там явно что-то серьёзнее простой полицейской тачки.
Стефано вдруг осознал, что если толпа побежит, то в его сторону, и ещё больше напрягся. Оглянувшись, он понял, что люди начали собираться и с его стороны улицы. Остановившиеся машины, велосипедисты и мотоциклисты, пешеходы, шедшие по тротуару и сновавшие между машинами, сейчас словно застыли, возбуждённо вытягивая шеи и переговариваясь. Ему вдруг стало не по себе. Ещё в детстве его отец, которого однажды покалечили в давке на футбольном матче, заставив провести два месяца в больнице, говорил ему: «Человек в толпе не умнее барана, Стефано, увидишь перед собой толпу – беги».
Похоже, сейчас настало время воспользоваться его советом. Что бы там ни происходило, его это не касается. Он развернул велосипед, осторожно вырулил между двумя мотоциклистами и увидел перед собой группу женщин, которые, возбуждённо переговариваясь, стояли прямо на его пути. Одеты они были как магрибки, и он мысленно заскрежетал зубами. Хоть бы где-то от них отдохнуть.
И вдруг увидел Джайду. Она стояла рядом с женщинами, прямо на проезжей части, переводя взгляд с толпы в середине на своих соседок, и, судя по выражению лица, напряжённо вслушивалась. Вот любопытная курица, как её сюда занесло?
– С дороги, мне надо проехать! – крикнул он им по-арабски, но они как будто не слышали его, продолжая о чём-то напряженно переговариваться. Он оглянулся. Чтобы объехать, придётся добраться до тротуара, но на него очень неудобно…
И в эту секунду ему показалось, будто нечто ударило его по ушным перепонкам с обеих сторон. Звон, грохот, ощущение разламывающегося черепа и уходящей из-под ног земли, а потом уже разогретые камни тротуара врезались в его щёку, и он вскрикнул от боли в подвернувшейся руке. Сквозь дикий звон в ушах до него донёсся, словно далёкий прибой, гул голосов, как будто крики и рёв.