Там, где ангелам нет места

Эрнест переместил собственный взгляд на другие ярусы и увидел, что такого безумства там намного меньше. В первом секторе сидели такие же фрики, как и в Палате Народной Свободы, что утопала в собственном безумии и похоти. Но вели они себя более сдержанно, хотя и не отказывались от пития алкоголем и приёма «интересных» таблеток. Во втором ярусе, что бы ближе всего к выходу сидели опрятные люди, лишённые «прелестей» нового мира. На них не было татуировок или перекроенных и перекрашенных лиц. Это были вполне себе приличные и солидные люди, словно пришедшие из давно забытых времён. Если первый сектор ещё позволял себе выпить или употребить наркотик, опускаясь до единичных случаев половых актов между всеми возможными гендерами, истошных слезливых криков, актов сумасшествия или прочих приступов содомии, то второй участок вёл себя неимоверно образцово. И в глазах тех людей, что сидели во втором секторе и смотрели на то, что происходит вокруг, читалось презрение к тем, кто рядом с ними и вытворяет всё это. Но по долгу службы они обязаны были оставаться здесь и смотреть всё то.

То же самое творилось и на третьем, самом последнем и высоком ярусе, совершенно без изменений.

– Вы, презренные традиционалы! Да ваш жест является оскорбительным для трансгенеров и вообще всех остальных гендеров и тех, кто решил опробовать любую просвещённую вещь, а не ваши тираничные позывы?!

Этот истошный голос, наполненный самодурством, гордыней, таящимся внутри безрассудством исполненный спесью, раздался откуда-то из Палаты Народной Свободы, полностью развеяв все мысли Эрнеста.

Из маленького Содома им на встречу выходила женщина. У неё была смуглая кожа, вся в татуировках, как будто долго и интересно отсидела в тюрьме, волосы, завязанные в чуб, покрашенные в бардовый цвет. На ней висело нечто-то, что должно было напомнить одежду в традиционном понимании. Это джинсовая мини-юбка, классические туфли с цветастыми гетрами и на голый торс распахнутая джинсовая жилетка, на которой был вышит символ феминизма. Цвета глаз её не было видно, так как она их полностью залила чёрных цветом. Как только она подошла ближе, то вновь исторгла целую массу слов, пережёванных в гневе и спеси:

– Ну что, чертовка, держишь этого вечного угнетателя за руку, чем отвергаешь наши законы?! Зачем, сестра, ходишь с ними? Мы должны объединиться и забить до крови этих тиранов, имя которым – мужчины. У этих подонков диктатура и угнетение нас в крови с рождения! Они рождаются – ущербными существами, которых нужно изолировать! Эти шланги ещё будут пресмыкаться перед нами за столетия угнетения!

В разуме Эрнеста закипала звериная ярость от этих слов. Это было даже не негодование или банальная ярость. Чувство, его пожирающие было намного сильнее и глубже, находясь за гранью радикальной справедливости.

Но в Эбигейл ничего такого не возникло. Она спокойно достала удостоверение и ткнула его прямо в лицо радикальной феминистке, со словами:

– Уйди от меня, мы с тобой не равны.

В ответ женщина лишь фыркнула, что-то буркнула себе под нос и мгновенно ретировалась, уйдя обратно в свой маленький Содом.

Эбигейл обратила свои карие глаза в сторону мужчины и с лёгкой дрожью в голосе обратилась:

– Ты в порядке?

– Да, – выдохнув, выдавил Эрнест. – Не думал, что здесь соберётся вся преисподняя, опустошив свои даже заброшенные углы.

В ответ девушка лишь слабо усмехнулась и тут же подавила свой смешок, уже более серьёзно обратившись к подопечному:

– Пойдём, займём свои места.

Эрнест и Эбигейл только хотели сделать шаг, как им на плечи упали массивные конечности. Оба депутата обернулись и увидели перед собой высокого мужчину, за два метра ростом, облачённого в чёрную простую робу из дорого восточного шёлка, а его голову покрыл широкий капюшон. Вся роба-балахон исписана десятками накладных самых различных афоризмов, вышитых золотой нитью, а к поясу крепилась толстая книга, со стальной окантовкой и бронзовой изукрашенный замысловатыми узорами обложкой. Если эту книгу использовали бы как оружие, то она, несомненно, имела бы успех.

Если сказать, что Эрнест испугался, это не сказать – ничего. Страх глубоко пронзил его разум. А сам мужчина тем временем заговорил грубым тяжёлым голосом:

– Не бойтесь, успеете, без вас не начнут, – словно с сарказмом говорил высокий человек. – Пройдёмте, вас на ваши места проводит сам Гроссмейстиарий Культа Конституции. – И после этих слов Эрнест от удивления чуть не провалился в обморок.

Глава девятая. Огненный апофеоз серости

Следующий день. На границе у Швейцарской Федеральной Конфедерации и Южного Диархата.

Несмотря на то, что на часах светится «одиннадцать часов» дня, солнца видно не было. Огромные, грузные тучи застлали небесную твердь, укутав её в плотный панцирь безличия и тотальной серости. Над миром нависло огромные грузные облака, готовые засыпать всё снегом, полным химикатов и чёрным выхлопом.