Там, где ангелам нет места

– Вы стали свидетелями «революции» нового правителя. Он не хочет, чтобы оставались свидетели его преступлений… и его антиимперских мыслей. Рафаэль не перед чем не остановится, чтобы уничтожить любого, кто видел его в либеральных мыслях, – в полголоса пояснил Командор, паранойидально смотря в серый уродливый лес.

– Поэтому ты сжёг убежище полк-ордена, вместе со всеми документами и старыми вещами? – спокойно вопросил Малик.

– И отправил наши включённые телефоны на другом поезде на северо-восток этой страны? – Поддержал араба Ротмайр.

– Нас разве могли отыскать по запаху? – Непринуждённо вопросил Верн, присоединяясь к общему вопросу – «Зачем?»

Прошли сущие секунды театральной тишины, пока Эстебан не выдал ответ:

– Да. Нас буквально могут отследить по запаху и найти по сигналам электронных устройств.

– Кто эти ассасины? Почему я о них не знал, когда… правил? – Прозвучал вопрос от Ротмайр, в котором чувствовались нотки требовательности.

– Это машины для убийства и они служат только верховному правителю, то есть – Архиканцлеру. Когда ты отобрал власть, они скрыли своё присутствие, в ожидании достойного правителя. Их с детства тренируют находить и убивать. Тысячи претендентов, единицы выживших, после адских тренировок. Их чувства отточены до совершенства и усилены имплантатами. Сочетание естественных и машинных чувств делают их них настоящих ищеек. Их зрение остро, как у орла, обоняние идеально, словно у кошек, а скорость реакции поразительна. Перед боем они колют боевые стимуляторы и наркотики. Но суть этих наркотиков иная. Империал Экклесиас боялась, что они могут вызвать привыкание, а значит «личность впадает в сладострастную похоть удовольствия, что противно имперской морали». Впервые, по просьбе церкви, был сделан наркотик, вызывающий боль, если человек не двигается. Ассасинам приходится двигаться, бить со всей силы, вертеться, чтобы боль не прикончила их, а экзосклелет лишь усиливает их мощь. Движения становятся ещё быстрее, а удары убийственнее. – И выдержав секунду молчания, Эстебан лирически закончил. – Это безжалостные машины войны.

– Понятно. – На грани подавленности уяснил Верн.

– Так что нас может защитить от таких монстров? – Обеспокоено проговорил Малик.

– Чем дальше мы углубляемся в Либеральную Капиталистическую Республику, то тем им будет сложнее нас найти. Я знаю, что выслали «Руку Смерти» – группу из двеннадцати ассасинов. Но потом восьмерых отозвали обратно в Империю. Осталась «Диада Ужаса». Думаю, им будет нам трудно найти среди сотен миллионов жителей этой страны.

– Куда же ты нас точно ведёшь? – буркнул Алехандро. – Мы не можем вечно бегать от псов Архиканцлера.

– Господин Алехандро, – тошно официально начал Эстебан, – вам ли не всё равно, каков может наш конечный пункт?

– Я поддержу парня, – ожидаемо произнёс Малик. – Каждый человек должен иметь свой дом. Мы не кочевники и не можем скитаться до бесконечности по бесконечным землям. Всё же хочется спокойствия и постоянства.

– Безумие в своём сумасшествии тоже постоянно. Хаос в своём безумии постоянен. Но это не значит, что мы к ним должны стремиться, – неожиданно поддержал Эстебана Ротмайр.

– Во всяком случае, мы не остановимся, пока не пройдём эти леса, – указав рукой на уродливые, скрюченные искажённые деревья произнёс Командор. – Нам до города Микардо ещё пара километров. Там нас ждёт передышка. А потом…

– Что потом?

– Не знаю. – На грани бессилия ответил Эстебан. – Посмотрим. Может, останемся на несколько недель. Или вновь станем углубляться в эту гнилую страну.

Внезапно зазвучал недовольный голос Алехандро, с перезвоном злобы и недовольства:

– Ну почему государство, которое поддерживает свободу, для вас становится «гнилым»? Половина всех преступников Рейха это люди, которых закрыли из-за их мировоззрения, ставшее неприятно государству. А они могли быть свободными, если у нас была бы свобода. Разве человек недостоин свобод и прав в полном объёме? – И юноша был готов пойти на срыв, в наглости заявив. – Мы существуем для свободы, а все только и подавляют наши естественные права.

– Алехандро, – дрожащим голосом заговорила Элен, – если не ограничивать свободу, то мы все будем безумны. Человек сможет творить всё, что захочет. А как же мораль, как же наши ценности?

– Я не вижу смысла в твоих словах, Элен. Мораль, ценности – это всё навязано нам свыше, чтобы мы могли стать рабами для тех, кто у власти. Нам не нужны ни мораль, ни всякие там ценности, кроме свободных, ибо они сущий прах, делающий нас несвободными.

– А если твоя «свобода» приведёт к хаосу? Если род человеческий вымрет от твоей свободы? Что если та самая «свобода» уничтожит наш мир? – Напористо проговорила девушка, прижавшись к Верну ещё сильнее.

И тогда Эстебан, идущий впереди, услышал слова истинного сектанта «свободы», в которых крылась их многовековая суть: