Там, где ангелам нет места

Эбигейл повернулась и посмотрела на своего подопечного.

– Прежде чем мы войдём, я должна объяснить несколько вещей. Во-первых, ты должен говорить и обращаться с вопросами пока ко мне или представителями из других Корпораций. Это самые адекватные люди в этих застенках. Во-вторых, не обращайся ни к кому из Палаты Народной Свободы из части Законодательного Конгресса. Ты же помнишь, что у нас двухпалатный парламент. Первая это Законодательный Конгресс, а вторая – Региональное Собрание. Первая плата разделилась на две части. В первой заседают все те, кого и стоит опасаться, а во второй – самые ущербные и подавленные личности, кроме тех, кто послан Корпорациями. Ну и в третьих…

– Не называй никого по видимому полу, обращайся только по именам, которые сами выбрали себе люди. – Закончил за девушкой уже сам мужчина. – Мне Матвей объяснял эти правила.

– Вот и хорошо. – На выдохе прозвучали слова, и тут лицо девушки стало более строгим и серым. – А теперь, Эрнест, приготовься увидеть преисподнею.

Два депутата, представленных в Региональном Собрании направились к деревянной двери. Мужчина чувствовал постоянную дрожь в коленях, сомнения, но несмотря, ни на что, продолжал идти вперёд. Девушка ухватилась двумя руками за ручки дверей и открыла их нараспашку.

В глаза и разум мужчине неистовой волной рванул не удивительный интерьер и постановка зала главного законодательного органа страны. Не его размеры и устройство, а то обильное расплескавшееся на волю количество «духовно просвещенных индивидов, имеющих ориентацию на свободу» вызвали приступ отвращения. У Эрнеста начала болеть голова, совершенно не от стоявшего дикого гула, а веки самопроизвольно опускаться, от того, что они увидели. Неимоверно огромный океан «гендерного и идеологического» разнообразия, что хлынул сюда нечестивым потоком, парализовал сознание мужчина и он даже не мог ступить и шагу вперёд, ноги словно налились свинцом, а рот, его челюсть так и спешила распахнуться от визуального и идейного шока.

Глаза Эрнеста, зрачки и радужка бегали как бешенные, всё стремясь окинуть взглядом каждый уголок этого помещения с его богопротивным разнообразием, что бы запечатлеть его в памяти.

Высокие стены места, где заседал весь законодательный орган были облицованы белоснежным мрамором, а потолок имел богатую расписку, словно в богатом соборе эпохи Возрождения, а с центра его свисала огромная люстра, представленная самым настоящим лучезарным и сверкающим «тортом» из прекрасных гравированных бриллиантов.

Сам зал заседания всего Сената, или Форума Свободы был разделён на три, последовательных и нависающих друг на друга яруса, в которых заседали по пятьсот человек. Внутри самих ярусов, кроме первого, были разделения на два сектора. А у самого подножья ярусов, практически у одной из стенок находилась площадка для выступающих людей. Каждый ярус отделялся от другого участка высокой ступенью и деревянной резной мощной темноватой перегородкой, которая ограждала края. Каждое посадочное место в этом помещении было представлено отдельным едва ли не высоким троном, имевшим остроконечную спинку, сделанную из дуба с посеребрёнными узорами. И у места, где стояла кафедра для выступающих, у самой стены, стояло три престольных трона, уходящих под специальный стол заседаний. Каждый трон из этих троих имел золотую окантовку по углам, а стол заседаний имел выплавленный из платины герб государства, крепившийся к видной ко всем части стола.

Но, не своим роскошным и помпезным видом было богато это помещение. Его главным «достоинством» стали депутаты, которые тут работали. Законотворцы, хотевшие лишь блага для народа… Конечно же то благо, которое хотели и принимали они.

Эрнест с шоком на сердце смотрел на тех, кто здесь преимущественно находится. Он не мог смириться с такой огромной концентрацией тех, кого больше в своей жизни ненавидел. Да, от одного их вида по венам мужчины начинал бегать огонь, проступать пот, сердце билось чаще, и слышался стон скрежета зубов. От того, что он видел «мужчин», выбравших латексные костюмы, разноцветные платья или вообще пришедшие с перьями в ректальной точке у Эрнеста в рассудке закипало негодование. Многие «парни» в этом месте имели размалёванное тушью, помадой и блестками лицо, образуя при этом мириад самых отвратных и противных гримас, словно взятых из ада. При виде «мужчин», у которых глаза были подведены тушью, проколоты насквозь щёки, губы отражали розовой помадой с блёстками, в волосы вплетены цветы и глаза залиты какой-нибудь краской, у нового депутата закипала кровь.