– Смотри, даже не разбилась! – удивился Арсений, пристально посмотрел на меня и со словами: – Ты, доктор, чего-то совсем раскис. Надо бы тебе выпить, – достал из своих бездонных карманов флягу. – Выпей и приди в себя! Ты чего? Ты же в армии служил! А на работе у тебя – покойники через день! А тут – на тебе! Из-за наркомана расстроился…
Я сделал глоток, потом еще, легче особенно не стало, но дрожь прошла.
– Я не из-за наркомана расстроился, а из-за себя. И своей семьи, – ответил я ему. И поскольку Арсений уставился на меня непонимающе, добавил: – Тебе не понять! Даже не пытайся! Вперед! – И пошатываясь, побрел куда-то на свет.
Глава 28
Арсений уверенно шел вперед, успевая поведать мне отличия сабли от японской катаны и преимущества каждой из них. Я, признаться, не слушал. Наконец мы подошли к узкому и темному переулку, носящему имя Гартнера, – того, с кого началась наша история. Несколько ветхих черных домов, один тусклый фонарь, голые кустарники и деревья. Даже асфальта нет. Мы свернули с дороги, перешли канаву по каким-то доскам и оказались у цели… Было тихо. Где-то вдалеке проехала машина, ровный гул означал, что недалеко залив. В каком-то доме работал телевизор, в соседнем дворе лаяла собака. И везде ощущалось умирание. В сыром свежем воздухе, в толстом слое листвы под ногами, в окружавшей темноте. Умирание некогда благополучного поселка…
Перед нами возник гартнеровский дом. Большой, бесформенной горой возвышался он среди голых яблонь, заполнявших участок, окруженный покосившимся забором. Местами провалилась крыша, осколком зуба торчал разрушенный балкон. А заколоченные окна в башенке смотрелись как незрячие глаза слепого…
– А это что? – вдруг спросил Арсений и, развернувшись, указал на светящееся окно дома, стоявшего неподалеку.
– Соседи. Кто-то живет, – пожал я плечами. – А что?
– Ничего, – так же пожал плечами Арсений. – Пошли, посмотрим? Готов поспорить, что там еще не спят!
Я не очень понимал, что мы там можем посмотреть, тем более что время для визитов было не самое подходящее. Я хотел ему процитировать Монтеня насчет споров и дураков, но решил воздержаться.
Проваливаясь в грязь, перепрыгивая рытвины, мы подошли к старому деревянному строению, когда-то называвшемуся домом. Входная дверь была прикрыта, но не заперта. Арсений внимательно осмотрел ручку, затем, открыв дверь, так же изучил деревянные ступеньки, подсвечивая себе телефонным фонариком.
– Любопытно! – сообщил он результаты своих наблюдений. – Ручка отполирована, а ступеньки стерты… Здесь бывает много народу!
– Дому сто лет в обед, – возразил я, – вот и отполировали и вытерли за это время.
– Нет, – не согласился он со мной. – По краям на ступеньках грязь и пыль старая, очень старая. Если бы по лестнице не ходили, то пыль покрывала бы ступеньку целиком. Пошли?
И мы потопали по старой деревянной лестнице, впрочем, находившейся в приличном состоянии. Поднявшись на второй этаж, постучались в древнего вида массивную дверь, оказавшуюся тоже открытой. Затем вошли в комнату…
Тяжелая бронзовая люстра, с плафонами из матового стекла, освещала больших размеров гостиную. Странно, но темно-зеленый цвет стен не выглядел мрачным, а, скорее, делал помещение похожим на музей. И главным экспонатом этого музея была хозяйка квартиры, полулежавшая в кресле-качалке около окна и укрытая электрическим пледом. Лет ей было то ли 80, то ли 800, точнее не скажешь. Очень редкие волосы все же были уложены в некое подобие прически. Она была неимоверно худа – просто кости, покрытые кожей. Ногти на старческих пальцах были покрашены красным лаком. А на тоненькой морщинистой шее висели бусы из жемчуга, может, даже настоящего.
Пока мы с Арсением изумленно рассматривали старушку и окружавшую ее необычную обстановку, она, в свою очередь, не мигая, взирала на нас. Судя по бельмам на глазах, видеть она должна была плохо.
Обстановка комнаты заслуживала внимания не меньше, чем ее владелица. Мебель была, вероятно, если и не ровесницей Лахты, то одного возраста со старушкой. Благородного вида буфет из красного дерева с замысловатыми резными украшениями. За ним – черного цвета комод, высокий и красивый. На нем лежали какие-то украшения, расписные пасхальные яйца, свечки, пепельница в виде головы лошади, Дон Кихот из темного металла… За печкой, облицованной мраморными плитками, располагалась «горка» (кажется, так называется это сооружение из дерева и стекла), на ней привлекали внимание графинчик синего стекла и такая же пара рюмочек. Напротив стоял диван с высокой деревянной спинкой. Стулья из того же гарнитура были аккуратно расставлены вокруг стола, на котором возвышался светильник в виде полуголого человека в медвежьей шкуре. На стенах, в красивых золоченых рамах, висело несколько картин…
– Добрый вечер! – сказал, наконец, Строганов.
– Возможно, – ответила старушка. – Слушаю вас, молодые люди. Зачем пожаловали?
– Видите ли, мадам… – начал он.
– Не вижу, я слепая, – отрезала она.
– А как вы узнали, что мы – молодые люди? – спросил Арсений.