– Значит, про революцию вы слышали, а про Ленина и большевиков – нет? Кто тогда, по-вашему, устроил революцию?
– Царя вынудили отречься. Кто устроил?.. Не помню… Керенский? Временное правительство? Я не специалист по истории.
– Ну ладно. А кто сверг ваше Временное правительство?
Наступила тишина.
– Как это?.. Никто его не свергал. Через пару лет провели выборы и одновременно конституционный референдум. Столыпин снова стал премьером. Началось наше время, и так продолжается до сих пор. У нас три основные партии… Но поначалу их было около двух сотен. Выборы… Проклятая буря. Если бы не она, я включил бы телевизор, и вы сами бы убедились, хватило бы новостей. Сейчас! – внезапно осенило его. – Сейчас я вам докажу, что Уйгурск существует.
– Интересно, каким образом, – скептически заметил Иван Иванович, с наслаждением прихлебывая чай.
– Минуту, я сейчас… – Корпалов вскочил из-за стола и начал нервно перетряхивать пустые коробки из-под еды, уже размещенной в шкафчиках, холодильнике и морозильной камере. Иван Иванович весело на него посмотрел и легким движением профессионального карманника вытащил из коробочки очередную сигарету. – Сейчас, я же делал там покупки, брал ром, пеперони, замороженную брокколи и свежие фрукты… – бормотал Корпалов, роясь в бумажных пакетах и пустых коробках. Иван Иванович, наблюдавший за ним с едва скрываемой усмешкой, закурил «плеерс». – Есть! – торжествующе воскликнул Корпалов, размахивая узкой полоской бумаги. – Прошу.
– Что это? – устало спросил гость.
– Чек из магазина в Уйгурске. Вот – цены, адрес, все прочее. Читайте.
– «Ром „Нэви“, один, пятнадцать девяносто девять. Печенье „От бабушки Люды“, шесть, двенадцать двадцать…»
– Не то! – раздраженно прервал его Корпалов. – Читайте ниже, в самом низу.
– «Сумма: сто восемьдесят четыре двадцать. Кассир: Степанов, Максим Николаевич. Приглашаем вас снова и желаем счастливого пути. Круглосуточный магазин „Чукотская фактория“, Уйгурск, улица Керенского, сто двадцать два, Колыма. Доставка на дом в радиусе ста километров. Телефон: 245-2123242…»
– Неважно, – лихорадочно бросил Корпалов. – Прошу – вот счет за аренду снегохода, мой паспорт, водительские права, кредитные карты, а это деньги.
– Такие маленькие?
– Маленькие и жесткие, чтобы входили в автоматы. Это банкноты нового выпуска, до этого были намного больше. Не скребите, это голограмма.
Демонстрация не вызвала ожидаемого эффекта. Иван Иванович разглядывал разложенные на кухонном столе пластиковые карточки с полнейшим безразличием, будто те ни о чем ему не говорили. Казалось, что они столь далеки от его разумения, что он не в состоянии не только понять их значение, но и даже его осознать.
– Это что, паспорт? – иронически спросил он, беря пластиковую карточку. – С этим квитком вы даже до ближайшего пропускного пункта не доедете. На нем двуглавый орел.
– А что там должно быть? Это герб нашей страны. И какого пропускного пункта? Я с этим езжу за границу.
Тупик.
– Простите, Андрей Степанович, но я устал. Покажите мне, где я мог бы прилечь.
– Вы ляжете в комнате для гостей. Я все приготовил.
В гостевую комнату, обставленную скромно и уютно, в псевдодеревенском стиле прямо из «Икеи», Иван Иванович входил словно в музей. Он погладил пушистое одеяло, с уважением проверил температуру масляного обогревателя, зажег и погасил ночник.
– Я не смог найти постельное белье, – объяснил Корпалов, – так что постелил вам только простыню. Вот вам спальный мешок, он очень теплый, но, если замерзнете, можете еще накрыться одеялами. Спите сколько влезет. Вы сильно истощены.
Корпалов спал тяжело, ему снились кошмары. Он шел по улицам Москвы, но это была другая Москва, не та, которую он знал. Он пытался добраться до дома, своей любимой квартиры с панорамными окнами, выходившими на центр и реку, видимые с тридцатого этажа. Но здесь не было его высотки, он не мог попасть ни на одну из знакомых улиц.
По серым, необычно широким улицам ехали редкие незнакомые машины уродливого вида. Выложенные кривыми потрескавшимися плитами тротуары заполняли толпы людей, закутанных в толстые пальто разных оттенков серого, черного и коричневого. Не было кафе и чайных, которыми славился город, не было реклам и неоновых вывесок.
Он шел все быстрее, ощущая толчки прохожих, вонявших водкой и низкопробным табаком, с отталкивающими, будто изуродованными болезнью, фиолетовыми лицами. На него оглядывались чудовищно толстые деревенские бабы в платках. Под подошвами скрипел грязный, никогда не убиравшийся снег.
На него таращились, поскольку он отличался от остальных. Он был чистым. Необычно чистым, гладко выбритым, а его полярная куртка сверкала на фоне серой толпы яркими красками. Отчего-то он знал, что это опасно, и потому шел все быстрее, все так же не в силах добраться до сколько-нибудь знакомых мест. Мимо проходили какие-то люди в странных старомодных шинелях цвета стали, высоких сапогах и абсурдно широких круглых фуражках с красными околышами; их боялись больше всего. От них веяло ужасом и опасностью, будто от хищников.