Таксидермист

Старик молчал. Рейнхардт тоже не испытывал желания поддерживать разговор. Он лишь поднял воротник куртки и глубже надвинул фуражку, чтобы ее не унесло ветром.

Открылся погрузочный люк, и на нижнюю палубу сперва вышли двое четверняшек в своих блестящих ночных горшках на головах и длинных кожаных плащах. Следом за ними вывели троих спасенных. Судорожно схватившись за волнорез, Рейнхардт смотрел широко раскрытыми глазами, как из люка выходят Висманн и Фордингер, оба закутанные в меха, в каких-то кретинских опереточных костюмах и шлемах с впечатляюще загнутыми рогами. За ними выкарабкалась Ева, одетая столь же по-идиотски, в меховую накидку с застежками на плечах и панцирь с украшенными свастиками золотыми чашами поверх внушительной груди. Ее шлем венчали распростертые крылья, отчего создавалось впечатление, будто на голове у дивы пыталась усесться утка. Споткнувшись на качающейся палубе, она ухватилась за мокрый релинг. Следом за Евой появились хромированные каски остальных четверняшек, похожие на покрытые блестящей плесенью грибы.

Рейнхардт затянулся трубкой и тихонько усмехнулся сквозь зубы. Но когда взглянул на босых, оборванных, дрожащих на решетке палубы матросов, ему стало не до смеха.

Старпому не понравилось, как они стояли, оскальзываясь на палубе и цепляясь друг за друга. Не понравилось ему и то, как расположились четверняшки. Особенно же ему не нравился один из них, который, повернувшись к пленникам задом, поглядывал вверх на рубку и смотревшего на него Рейнхардта.

На антенной мачте затрещал мегафон – и прямо в ухо офицеру ударила дикая помпезная музыка. Ева начала петь:

Руны найдешь
и постигнешь знаки,
сильнейшие знаки,
крепчайшие знаки,
Хрофт их окрасил,
а создали боги
и Один их вырезал,
Один у асов,
а Даин у альвов,
Двалин у карликов,
у ётунов Асвид,
и сам я их резал…[28]

Ветер усиливался, корабль уже развернулся носом к волнам и теперь меньше страдал от продольной качки. Ряженые на носу с трудом удерживали равновесие, волны перехлестывали через корпус, шипя у них под ногами.

Фордингер что-то крикнул. Двое четверняшек схватили одного из пленников под руки и заставили встать на колени. Неожиданно Фордингер выхватил сверкающий меч с закрученной спиралью рукояткой и перерезал несчастному горло.

В тросах штага и сетеотвода свистел ветер, ревел громкоговоритель, Ева пела, а корчащийся в руках четверняшек человек истекал темной пенящейся кровью на палубу и корпус главной балластной цистерны. Рейнхардт видел его судорожно дергающиеся белые ступни и пульсирующую струю, ударявшуюся о сталь, будто из садового шланга.

Знаю девятое,—
если ладья
борется с бурей,
вихрям улечься
и волнам утихнуть
пошлю повеленье…

Рейнхардт стоял будто окаменев, бледный как мел, вцепившись в волнорез. Солдат перед ним молча передернул затвор автомата и слегка поднял ствол.

Позади его «братья» столкнули с палубы первую жертву и повалили второго несчастного. Не веря собственным глазам, Рейнхардт смотрел, как матрос погружается в пенящуюся изумрудную воду, а вокруг него растекается похожее на дым темное пятно.

– Bastard! Fucking nazi bastard! – крикнул третий пленник, но один из блондинов быстрым движением ударил его дулом автомата в лицо, после чего наступил лежащему на спину.

Одиннадцатым
друзей оберечь
в битве берусь я,
в щит я пою,—
побеждают они,
в боях невредимы,
из битв невредимы
прибудут с победой…

Рейнхардт стоял не шевелясь, пока резня не подошла к концу. Ева несколько раз пошатнулась, и ее стошнило через релинг. Фордингер собрал часть крови в чашу, после чего, удерживаемый за пояс одним из четверняшек, подошел к рубке и начал рисовать на ней такие же зигзагообразные знаки, как и на своих камнях.

Отвернувшись, Рейнхардт провожал взглядом третьего матроса, который тонул в положении сидя, когда вдруг заметил краем глаза блеск металла. Риттер с непроницаемым каменным лицом убирал в кобуру свой пистолет. Пистолет из капитанского сейфа.

– А теперь плывите! – крикнул Фордингер, задирая голову к мостику. – Не погружайтесь и плывите точно на север.

– Справитесь, Рейнхардт? – процедил капитан.

– Яволь! – не своим голосом ответил Рейнхардт. Теперь он с немалой радостью шел в надводном положении. Честно говоря, ему ничего так не хотелось, как самолета королевских ВВС или эсминца.

* * *

– Чиф, – сказал он вполголоса четверть часа спустя, – найдите среди своих сокровищ спирт для консервации торпед и налейте мне на три пальца в пустую бутылку. Потом долейте лимонного сока с ложкой меда и пришлите мне на мостик. Только чтобы никто не видел, особенно доктор.

– Что там случилось?

– Вряд ли вам захочется знать. Казнь. Но обойдемся без подробностей. Этот корабль во власти безумцев.