«В связи с успешным выполнением плана III квартала и принимая во внимание ходатайство руководства и профсоюзной организации Отдела — 2 «б», а также учитывая медицинское заключение, премировать старшего инженера товарища Дьячкова В. С. бесплатной путевкой в санаторий ГУАП (Сочи)».
В тот день я вернулся домой уже не тем человеком, каким я уходил из дому утром. Оказывается, я страдаю гипотонией и астено-невротическим синдромом, развившимся вследствие длительного перенапряжения, переутомления. Это было чудовищно, и когда на кухне за чашкой чая я тебе сообщил об этом, ты слегка побледнела, а в глазах твоих застыл испуг.
— Что же теперь делать? Почему это? — спросила ты.
Я не мог отказать себе в удовольствии хоть чуточку уколоть тебя: ведь, в общем, ты тоже была виновата в моей болезни.
— Почему бывает переутомление? — сказал я. — Потому что человек плохо питается и мало отдыхает. Проще простого.
— Значит, это я виновата?
— Сейчас это не имеет значения — кто. Наверно, оба мы виноваты… Словом, дошел: гипотония, синдром. Заездила женушка.
Это было так приятно — бросать в твое лицо подобные упреки и видеть, как ты переживаешь!
— Если говорить откровенно, — продолжал я, — то, конечно, ты, Таня, ты в основном…
— Валера, ты поправишься. Честное слово, я тебя откормлю. И спать будешь, сколько влезет, и гулять… с Машей или даже без нее, как захочешь.
Тут я почувствовал, что наступил подходящий момент, чтобы сказать главное.
— Спасибо, Таня. Но, видишь ли, врачи находят, что в домашних условиях избавиться от этих заболеваний невозможно. Я еду в Сочи.
— Куда? — тихо переспросила ты.
— В Сочи, в санаторий. Мне дают бесплатную путевку.
Ты помолчала.
— Когда? — сказала ты уже другим, несколько упавшим и уже совсем не винозатым тоном.
— Через несколько дней.
Ты встала и пошла в комнату. Через минуту я услышал, что ты разговариваешь с Машей. Я поднялся и подошел к двери.
— Вот, доченька, бросает нас отец. Отцу наплевать, как мы с тобой останемся тут одни. Ему бы только свое удовольствие справить.
— Послушай, что ты болтаешь? — сказал я. — Я еду лечиться.
— Знаем мы эти лечения. Езжай. Потом я тоже поеду в дом отдыха поправлять нервы.
— Не ругайтесь, — сказала Маша. — Папа, на ручки!
Я взял Машу на руки.
— Удивляюсь тебе, Татьяна, — сказал я. — Минуту назад ты говорила одно, сейчас — другое…
— Что я говорила? — перебила ты меня. — Я говорила, что можно дома…
— Да я от дома и заболел.
— Ты от работы заболел. От того, что со своим Вадиком доказать что-то хотите, очень умными себя поставить — вот от чего. Работали бы, как все, и не было бы никаких переутомлений, это точно.
— Ты ошибаешься.
— Точно. А то больше всех им надо, гении нашлись… Недаром от Вадика жена ушла!
— А это ты уже совершенно зря, — сказал я. Меня начало охватывать раздражение, и было обидно за товарища. — Вадька талантливый парень, настоящий инженер и ученый будущий. И жена еще пожалеет, — добавил я, сдерживаясь. — Ты же не знаешь, в чем суть. Суть в том, что у нас многие хотят работать по старинке, только с логарифмической линейкой, и не потому, что не понимают пользы вычислительных машин, а потому, что для работы с машиной нужна специальная подготовка, то, чего прежде наши технические вузы не давали своим выпускникам, нужно доучиваться. Кстати, я тоже должен доучиваться, но я сейчас не об этом… Вадик молодец, — продолжал я, опять невольно возбуждаясь, — Вадька предложил принципиально новое решение, и я за него буду драться, пусть хоть весь отдел станет против; выгода от его предложения огромная, но надо все серьезно обосновать, а это как раз и не под силу тем, кто умеет пользоваться одной линейкой. Доходит до тебя?
— Вот я и говорю — умные чересчур.
— При чем тут умные! Нам, возможно, придется втроем или вчетвером проворачивать всю работу, для этого тоже надо быть здоровым.
— Ну, езжай, езжай…
Ты словно чувствовала, каким горем обернется для нас эта поездка.
— Езжай! — повторила ты в третий раз.
— Не ругайтесь, — сказала Маша и обняла меня за шею.
Мы пошли с ней на кухню и стали делать «тянучки» — растапливать на огне в столовой ложке сахар.
— А ты скоро обратно приедешь? — спросила Маша.
— Через месяц, — сказал я.
— Месяц — это много или мало?
Я пожал плечами.
— Много? — спросила она.
— Не знаю, Машенька. Кому как… Чего не знаю, того не знаю.
Мне показалось, что ты стоишь за дверью и прислушиваешься. Я хотел вернуться в комнату, но Маша цепко ухватила меня за рукав.
— Я тебе что-то на ушко скажу, — предупредила она. Личико ее было лукавым и немножко смущенным.
— Поцелуй маму, — сказала она шепотом мне «на ушко», когда я наклонился…
Но ты не подпустила близко к себе нас с Машей.
— Нечего лизаться. Ужинай и спать. Раз больной, значит, больной.