Важно, что никаких уроков из истории с тяжелой болезнью Машеньки ты не извлекла. Осенью, когда мы вернулись в город, ты опять ее простудила. И опять из-за своей небрежности, невнимательности, из-за той душевной инертности, в основе которой покоится нежелание или неспособность что-то отдавать другому, даже ребенку своему. Нет, я ничего не преувеличиваю.
Печальное и смешное шло в нашей жизни рядом, и порой невозможно было понять, где кончается одно и начинается другое…
Помнишь это последнее наше возвращение с дачи? На третий или четвертый день по переезде ты мне сказала:
— Давай раскошеливайся. В детский универмаг привезли шубки на Машу.
— Сколько стоит? — спросил я.
— Шестьдесят, да шапочка — пять, да варежки новые, да шерстяные носки, если будут, — еще клади пятерку. Всего семьдесят.
— Таня, а откуда я возьму сейчас семьдесят рублей? — сказал я.
— Что же, по-твоему, оставить Машу в драной шубке?
— Я не знаю. До зарплаты еще больше недели. И вообще — на что мы будем жить, если ты все деньги потратишь на Машу?
Ты посмотрела на меня с сожалением. Потом отвернулась и вздохнула:
— И это любящий отец называется…
— Слушай, — сказал я, — ты думаешь, что говоришь?
— Что мне думать? Это ты думай. Маше нужна новая шубка, новые варежки, носки. Потом, ближе к сезону, ты этого нигде не найдешь. Ясно тебе?
— Мне одно не ясно: где взять деньги.
— Деньги я одолжу у родителей. А ты попроси у себя на работе в кассе взаимопомощи, и мы им вернем. Проси больше, я тут присмотрела чудненькие чехословацкие босоножки…
— А без босоножек хотя бы нельзя? Ведь впереди зима.
— Дурачок, — сказала ты. — Готовь сани летом, а телегу зимой.
— Да, сани, телега, — сказал я. — Любишь кататься — люби и саночки возить. Что еще?
— Ладно, не психуй, мне некогда. Надо успеть до закрытия универмага съездить за деньгами к маме. Поставь варить картошку и смотри за Машей.
Ты уехала к родителям на Смоленскую, а мы с Машей наскоро приготовили ужин. По опыту я знал, что если не накормить ее до твоего возвращения с покупками, она останется голодной.
Маша ела котлету с картофельным пюре и болтала под столом ногами. Я заметил ей, что это плохая манера — болтать ногами.
— Ты сердитый сегодня, да? — сказала она. — У тебя мама денежки просит?
— Да, — сказал я. — Она просит то, чего у меня нет. Понимаешь?
— Понимаю, — сказала Маша. — А ты поищи и найди.
Памятуя, что устами младенца глаголет истина, я иногда советовался с Машей. Но деньги — это был, конечно, не тот предмет, который можно было обсудить с четырехлетней дочкой.
— Знаешь, сколько найди? — продолжала она. — Тысячу.
— Может быть, миллион? — рассеянно спросил я.
— Не знаю. Может быть, — ответила Маша и лукаво взглянула на меня. — Я чего не знаю, того не знаю. Понимаешь?
— Понимаю, — сказал я. — Ты мартышка. У тебя мои глаза и волосы, а рот и нос мамин. И давай лучше не будем о деньгах.
— У меня, во-первых, мои глаза и мой рот, — с достоинством возразила Маша. — И я никакая не мартышка, а доченька. А ты, во-вторых, поцелуй маму, и она не будет просить у тебя денежки. Я больше не хочу пюре…
Ты вернулась в начале восьмого с большим, перевязанным крест-накрест пакетом. Глаза твои блестели. Движения были порывисты, широки, целеустремленны.
— Сейчас, доченька, — сказала ты и перерезала столовым ножом бечевку.
Оберточная бумага с шуршанием распалась, и из нее выскочила упругая светло-коричневая шубка. Ты подхватила ее одной рукой, другой — поймала Машину ручку, взглянула торжествующе-взволнованно на меня и сказала:
— Сейчас ты посмотришь, что у тебя за жена! И деньги раздобыла, и шубку подобрала… все! Надень валенки, дочка.
Шубка действительно была хороша, разве только чуть великовата для Маши. Я был рад, но как радовалась ты — редко кто мог так радоваться! Ты поворачивала Машу, заставляла ходить, наклоняться, выпрямляться и все время требовательно обращалась ко мне:
— Ну? Как?
— Ну, отлично.
— Нет, ты обрати внимание, какой большой запа́х! Ты видишь?
— Да, здорово.
— Теперь ей до самой школы хватит. А ну, еще раз повернись, доченька! Ты видишь?
— Что?
— Ты ничего не видишь?
— Ну, вижу, что хорошо; отличная шубка. Но, может быть, довольно? Мы замучили девочку…
— Да ты посмотри на подкладку. Тебе что — не нравится? Или денег жалко?
— Ничего, Таня, мне не жалко. И все нравится. Шубка прекрасная, запа́х большой, и подкладка что надо, и ты, безусловно, хорошая хозяйка, — быстро говорил я.
— Честно? — допытывалась ты, заглядывая мне в глаза.
На другой вечер сцена повторилась. Ты купила Маше детский спортивный гарнитур: красную вязаную шапочку, шарф и варежки. И снова, облаченная в шубу и валенки, ходила Маша по комнате, поворачивалась, наклонялась и выпрямлялась, а я наполовину от души, наполовину из вежливости охал и говорил, как здорово подходит красная шапочка с варежками и шарфом к золотистой шубке, какой это замечательный ансамбль, и вообще — вкус у моей жены удивительный.