— К несчастью, каждое новое правительство оказывается более демагогичным, чем предыдущее. Прио еще что-то сохранил от революции тридцать третьего года. И если бы ему позволили грабить, все бы сошло благополучно, но нужна прочная гарантия; для экономического развития нужна твердая и осязаемая гарантия.
Панчете Росалес сплевывает коричневую слюну, а Алехандро, заметив пятно на мраморе, поднимает брови.
— Никогда не знаешь заранее, — продолжает Алехандро, — что им движет — каприз или политиканство. Вот ведь и теперь мы не знаем, чем кончится эта затея с соглашением между рабочими и хозяевами.
— Что правда, то правда. Всегда точно по канату идешь.
— А потом этот Чибас, который всех подстрекал.
— Просто смутьян. К счастью, он умер.
— И те, кто идет за ним, такие же смутьяны.
— В самом деле, — сказал Росалес, — так и до анархии недолго.
На галерее, выходящей на западную сторону сада, — Ана Мендоса и Маргарита Новаль, еще загоревшие после сезона, проведенного на Варадеро. Платья на них точь-в-точь модели знаменитой Мелли. Каждая фраза начинается на высоких тонах, а кончается на низких. «Приемы здесь всегда хорошие, но сам дом ужасный. — И виновата в этом сама Кристина. Ты заметила портьеры у входа? — Наверное, еще от бабушки. — Этот дом — родителей мужа, и все тут осталось, как было. — Я бы все это сняла. Как поживает Франсиско Хавьер? — Он очень милый, а вот Карлос невыносим. — Иони такой шикарный. — Мне больше нравится Франсиско Хавьер, он делает убийственные коктейли; в прошлом году у Санчесов на Варадеро он всех споил. Ты слышала про его потрясающий роман с Сильвией? — Нет, нет, расскажи! — Да ничего, просто они всюду появлялись вместе, он страшно втрескался, и дело чуть было не кончилось свадьбой. — Ничего удивительного, Сильвия ужасно расчетливая и видит Франсиско Хавьера насквозь. — Нет, милочка, не так-то все просто».
Алехандро Сарриа разглядывает кончики своих ботинок и остается доволен блеском. На этот счет его слуга специально проинструктирован: чтобы не слишком блестели, но и не были матовыми. Панчете Росалес внимательно слушает.
— На Кубе ничто и никогда заранее не планируется. Я вот на днях читал у Ортеги-и-Гассета…
— Отреги и кого? — спрашивает Панчете.
— И-Гассета.
— Немец?
— Нет, испанец.
— Жалко! Немцы такие организованные. Вот чего нам не хватает — нескольких тысяч немцев.
— Там говорится об испанском правительстве времен Второй республики; так вот вся его деятельность сводилась к тому, чтобы уклоняться от текущих проблем — не решать их, а любой ценой уклоняться, и оттого проблемы эти чем дальше, тем все больше назревали.
— Это у нас?
— Да нет, это я про то правительство рассказываю… в Испании. Но у нас то же самое.
— А что поделаешь, Алехандро?
Они пили коктейль, и розовый цвет жидкости был точно таким же, как свет китайского фонарика на галерее. Маргарита наслаждалась. Еще бы — встретить человека, который не знает этой сплетни, и еще раз с удовольствием рассказать ее. «Ну, ну! Сильвия вроде бы устроила страшный скандал матери за то, что та за ней шпионит, Франсиско Хавьер, видно, привык в Штатах к кутежам. А Сильвия сказала матери, что если она и дальше будет за ней ходить, то ее больше с Франсиско Хавьером не увидят. Старухе не хотелось его упускать, и она сдалась. Они опять начали бывать вместе, и Сильвия стала поздно возвращаться домой. Старуха смотрела на это сквозь пальцы, а Сильвия продолжала свое. — Видно, они занимались там бог знает чем».
— Видишь ли, Панчете, в правительстве Прио полно всякого сброда. Не будь Мачадо[19], Рузвельта и мировой войны, им бы ни за что в правительство не попасть. Но реальная власть — в наших руках, она на самом деле у нас. И в этом причина широты наших взглядов.
— Мне это все ни к чему. Меня волнуют мои дела.
— Ты, Панчете, такой же, как мы. Ты не похож на тех.
— Ладно, но что же все-таки делать?
— В сегодняшнем мире либерализм отмирает.
— Либеральная партия?
— Нет, либерализм. Сосуществовать с врагом означает проявлять слабость. Потому-то я и говорю об организации — она могла бы облегчить нам задачу.
— Какую задачу?
— Захватить власть, Панчете, политическую власть. Мы хотим, чтобы всем было лучше. И собираемся осуществить это на деле. Социальная справедливость тоже необходима, потому что загнанный народ становится злым и ядовитым. Папа Лев Тринадцатый очень ясно это сказал.
— Как, и папа тоже?
— Да, и папа. Вопрос в том, чтобы управление государством оказалось в самых умелых руках — в наших.
Луис Даскаль медленно, точно старая шаланда, плывет по травянистому морю газона; вокруг — молнии искусных улыбок и остроумных замечаний; и в поисках спокойной гавани он скрывается за высокой изгородью, которая отделяет сад от теннисного корта; он идет к деревянной скамье, белой скамье, которую специально привезли со двора какого-то сахарного завода, чтобы создать традиционный колорит; путь приводит его к Марии дель Кармен Седрон, этой цветущей ветви на стволе сенаторского древа.
— Привет, — говорит Даскаль. Он чувствует, что слабеет, но не хочет сдаваться. — Я не видел тебя с Варадеро.