Так было. Бертильон 166

— Так вот. Жил-был на свете монах, жил он в монастыре, в плодородной долине, где было множество разных животных и растений. Каждое утро монах сидел в саду и размышлял о рае, только о рае, и ни о чем другом. Однажды он увидел на ветке прекрасную птицу, перья у птицы были золотые, и она сладко пела. Птица полетела к лесу, и монах пошел следом. Птица все пела и пела, а монах все слушал. Потом птица улетела, а монах, радостный, отправился в монастырь. Но когда он подошел к монастырю, то заметил, что и вход и сам монастырь очень изменились. А войдя внутрь, не узнал никого, и монахи его не узнали. Он назвал свое имя, они отыскали его в книгах, и оказалось, что он жил триста лет назад, ровно столько, сколько продолжалась песня той птицы. Порешили, что это козни дьявола, и инквизиция приговорила монаха сначала к пытке на колесе, а потом к сожжению заживо. Когда костер стал разгораться, умирающий монах сказал: «Вот какую цену заплатил я за то, что видел рай».

— И все?

— Все.

— Грустная сказка.

— Потому что плохо кончается? А ты подумай о той радости, что он испытал в лесу.

— Но он не сумел удержать ее.

— В этом все дело. За один миг сильного чувства он заплатил собою.

— Значит, неуязвим лишь тот, кто не способен на сильные чувства?

— Вот именно.

— Но зато и радости никакой.

— А это не важно. Птица ведь оказалась ложью. Стоила ли она такой цены?

— Я бы поступила, как тот монах.

— Ты уверена?

— Пожалуй, да.

— Мне это нравится.

— Почему?

— Мне нравятся люди, которые решаются на то, на что сам я решиться не могу.

Сидя перед зеркалом в дамской комнате, Маргарита и Ана кончают приводить себя в порядок. Интонации резкие, прыгающие. «У тебя нет с собой таблетки аспирина? — Нет, не захватила. Ты не пробовала эту помаду? — Нет, какую? — Оранжевую. — Ужасно крикливо! Мария Луиса, моя двоюродная сестра, мажется ею, а ей всего пятнадцать. — В какой колледж она ходит? — В «Мериси». — А мне он не нравится, если у меня будет дочка, я отдам ее в колледж «Сердце господне». А сыновей я отдала бы в «Вифлеем». — А мне «Вифлеем» не нравится, мальчики вырастают там эгоистами; мои будут ходить в «Ла Салье». — Не знаю, почему тебе не нравится «Мериси», все сливки общества учатся там. — Ничего подобного, милая, все сливки учатся в «Сердце господнем». — В общем, оба колледжа хорошие. — А для мальчиков все же лучше «Вифлеем», он шикарнее, и лучшие мальчики учатся в «Вифлееме». — Не все, к тому же мальчики из «Ла Салье» гораздо изысканнее, гораздо симпатичнее. — Изысканные никогда не бывают симпатичными. — Моя мама говорит, что, если бы я родилась мальчиком, меня бы послали учиться в «Ла Салье». — Твоя мама не очень строга. — Что ты хочешь этим сказать? — Ты не обижайся, просто она не обращает внимания на мелочи. Моя мама влезает во все, что касается меня, начиная с одежды и кончая тем, когда мне ходить в клуб. — Ну, это уж слишком, моя мама о таких мелочах не заботится. — Ну вот, а я что говорю? Видишь платье на мне? Это она мне выбрала. — Хорошенькое, кто шил? — Мелли. — Все-таки она дороговато берет. — Мама говорит, что на платья, сколько ни трать, все мало».

На террасе джазовая музыка из проигрывателя; на столиках прохладительные напитки. Северный ветер почти не чувствуется в саду, потому что большой дом из серого камня защищает сад от ветра, если ветер не очень сильный. В саду непривычно сухо и прохладно. Ночь фиолетовая, облачная. Слуги в белых перчатках расставляют фарфор и серебро на стеклянной поверхности стола.

— А почему ты здесь? — спрашивает Даскаль.

— Где?

— Здесь, за изгородью, одна.

— Я устала, — отвечает Мария дель Кармен.

— От чего устала?

— От голосов, от людей…

— Надо полагать, ты не должна уставать от этого. Надо полагать, ты должна быть к этому привычной.

— И тем не менее я устаю.

— Иногда это надоедает, — говорит Даскаль.

— Только иногда, очень редко.

— Ты же принадлежишь к…

— Я сидела там, слушала и вдруг почувствовала такую усталость, будто делаю одно и то же тысячу лет.

— Да, но ты принадлежишь…

— К чему?

— К этому миру, к ним. А я — нет…

— Ты — нет?..

— Я — нет… Я не езжу в Варадеро на регату, не хожу по воскресеньям в Кантри-клуб. У меня нет машины со съемным верхом, и я не занимаюсь греблей, вообще никаким спортом не занимаюсь. Не одеваюсь у Мьерес. Не бываю в театрах на Бродвее и не могу поговорить о последних пьесах. Мой отец не играет в гольф, а мать не разбирается в бридже. У меня дома нет установки для кондиционирования воздуха, а в ресторанах — кредита, я не расплачиваюсь чеками в «Эль Кармело».

— Я тебя ни о чем таком не спрашивала. Ты, оказывается, с комплексами.

— А вот ты член Билтмор-клуба, учишься на философском факультете в университете Вильянуэвы и входишь в команду игроков в софбол.

— Откуда ты все это знаешь?

— Просто я читаю «Золотую книгу» Альвареса де Каньяса и университетские отчеты. Это мое любимое занятие. Читаю их каждый вечер перед сном. Вместо молитвы. И все на свете должны поступать точно так же.